Леонид Пузин - Луна в Водолее [СИ]

(Да в таком наряде Богу на неё и глядеть-то противно! Монахиня, понимаешь, погорелого монастыря! Ведь Пречистая Дева более чем ясно дала понять, что её постная рожа отнюдь не свидетельствует об истинном благочестии! Скорее — напротив!)

По счастью, в запасе было немного времени, и Мария Сергеевна, нырнув в изумрудно-зелёную ткань некогда любимого платья — не зря любимого! в нём ей сейчас, вообще! больше тридцати не дашь! юная лесная фея, да и только! — спустилась в прилепившийся к их дому, недавно открывшийся магазинчик. В котором выбор был, конечно, не ахти, но в её положении — до начала службы чуть больше часа — не приходилось привередничать. И — повезло! Её там будто бы дожидалось в меру закрытое, в меру длинное, изумительного тёмно-голубого цвета и, главное, по фигуре платье! А белая в крупный лиловый горошек косынка идеально дополнила туалет. И пока продавщица упаковывала эти покупки, женщина примерила синие туфли-лодочки — вполне! На невысоком каблуке: не жмут, не болтаются — в самый раз!

Правда, у себя в комнате, переодевшись перед зеркалом, Мария Сергеевна несколько засомневалась: такой вызывающе нарядной она в последние годы и на улицу-то не выходила, а тут — в церковь? Женщине сразу же вспомнился поразивший её воображение рассказ отца Никодима о казусном случае с Викторией — а ведь бедная девочка, кроме того, что сумасшедшая, и воцерковлённой-то не являлась ни в коей мере! — и попробовала с особой придирчивостью оценить свои обновы. Вроде бы — ничего вызывающего: достаточно длинное платье неплохо на ней сидит, но отнюдь не обтягивает, туфли на более чем умеренном каблуке, косынка полностью прикрывает её медово-рыжие волосы — ни малейшего диссонанса, ни что не пестрит, не выпадает из образа, всё в полной гармонии… вот именно! В бесовской гармонии! И в таком виде — в церковь?

Испугавшись, Мария Сергеевна собралась переодеться в свою обычную — сегодня вдруг опротивевшую! — защитного мышиного цвета «униформу», но вдруг отчётливо услышала ласковый тихий голос: «Машенька, иди в этом. Ты в нём такая красивая. Ведь скромно — не значит уродливо. Ведь церковная служба должна быть праздником. Радостью. А заношенные, невзрачные одежды не способствуют радости. И не следует бояться злых языков. Иди, Машенька, в этом».

Нисколько не сомневаясь, что услышанный ею голос принадлежит Деве Марии, Мария Сергеевна отправилась причащаться в новом наряде. И, разумеется, была встречена изумлёнными, завистливыми, негодующими взглядами большинства знакомых ей прихожанок. А у некоторых старушек — откровенно злорадными: дескать, наша постница да смиренница — а? Ишь, бесстыжая — в церковь, а вырядилась как самая распоследняя «прости господи»! Ну, ничего! Ох, и задаст ей сегодня жару отец Никодим!

Естественно, Мария Сергеевна не могла разобрать никаких слов из тихого перешёптывания за спиной, но, прекрасно знающая своих сестёр во Христе, легко разгадывала смысл их сердитого шипения: ведь, не далее как на прошлой службе, сама с немалым удовольствием участвовала в осуждающих ту или иную из прихожанок, ядовитых сплетнях. Но, конечно, больше, чем потаённое злоумничание товарок, Марию Сергеевну волновала реакция отца Никодима: одно дело беседовать с ним в частном порядке (даже исповедуясь и будто бы причащаясь) и совсем другое — в храме! Какими глазами он на неё посмотрит? Но… не могла же она ослушаться Саму Деву Марию? Повелевшую ей идти именно в этом наряде? А что под платьем на ней только минимально необходимое легкомысленное бельё — так ведь его не видно! Во всяком случае — людям! А всё видящая и всё знающая Пречистая Дева — опять-таки! — будто бы ничего не имеет против…

Однако скоро, когда по ходу службы появился отец Никодим, женщине действительно не стало никакого дела до впечатления, произведённого ею на сотоварок — Господи! Со вчерашнего утра — за какие-нибудь сутки — священник полностью преобразился! Его лицо, не утратив природной строгости черт, просветлело до такой степени, что знаменитые «разбойничьи» глаза засияли ангельскими добротой и любовью! А голос? Обычно сдержанный и суровый, не утратив ни одной из прежних ноток, он вдруг обрёл небесные чистоту и прозрачность! Не казённые хвала и благодарность Богу, а радость соединения с Ним звучали сейчас в этом, со всеми земными звуками уже мало соотносимом голосе! Хрусталь горных ручьёв, серебро рассвета и колыбельная песня матери — эти и ещё более неуловимые благозвучия совершенно очаровали Марию Сергеевну. И не её одну — всех, бывших в храме.