Жорж Старков - Анархо

После неудачных попыток сбежать через подъезд, слегка поцелованный пламенем продавец распахивает зарешёченную дверь, захлёбываясь кашлем, валится на ступени. Желание жить убивает страх и смятение, но о них нужно напомнить. Молодые ноги тяжёлыми ударами вбивают чернявую голову в землю, ровно до тех пор, пока обтянутое чуть оплавившимся в паре мест спортивным костюмом тело не перестаёт сопротивляться, оставаясь лежать изуродованной куклой. Жуткое и завораживающее зрелище, особенно в отблесках живого первобытного пламени… Эта картинка заставила Лидса злобно улыбнуться. Одними лишь уголками рта, но искренне, протяжно, по-настоящему.

Теперь главным стало догнать общий автобус. Но это лишь дело техники. Не успеют к одной остановке, значит, обгонят по пути к другой. Можно было бы просто подрезать бас на трассе и пересесть, но тогда у водителя непременно возникнут вопросы. А лишние вопросы, тем более, когда речь идёт об алиби, никому не нужны.

— Миша, — отвлёк Барбер, от завораживающего своей кровавой идеальностью калейдоскопа, и кивнул в сторону Бэкхема, сонливо упёршегося лбом в гладь стекла.

Лидс нехотя вытряс из головы осколки так славно сложившейся мозаики, глянул на считающего столбы младшего товарища, плавно перетёк через проход, подсел рядом.

— Слава, ты это… — слова рождались в муках и срывались с губ свинцовыми чушками.

— Это, в смысле: «Прости, я вёл себя, как кретин?» — помог Бэкхем слепить звенья в единую стройную цепь, пусть и не отличающуюся изысканностью вязи.

— Вроде того, — согласился Лидс. — Я не со зла. Ты же знаешь…

— Знаю.

— Я же брат, всё-таки. А ты, да и я, да и все мы — так себе женихи. А она глупая. Малая же ещё…

— Да, она поумнее нас с тобой будет, — хмыкнул Славик. — Давай замнём тему? Всё равно мы не до чего не договоримся. Разрешения просить я у тебя не стану — много чести. Да и Оля в благословении твоём не нуждается. Так что, пустозвон это всё.

— Да… — чуть покривил Лидс губами. — Пустозвон. Мир? — протянул раскрытую, всё ещё немного отдающую бензином ладонь.

— Мир, — равнодушно пожал её Бэкхем. — Если бы война была — пошёл бы я с тобой гадюшник этот жечь? Я бы лучше тебе ноги-руки переломал и дело с концом.

— Пупок бы надорвал! — усмехнулся Лидс, слегка толкнув товарища.

— Это ты бы надорвал, когда бы пятый угол искал.

— Пижон!

— Ханжа!

— Дебилы… — пробурчал под нос Барбер и отвернулся к окну, за которым, чуть присвистывая, летала ночная мгла, лишь изредка и ненадолго пугливо огибающая фары проезжающих навстречу машин.

Вскоре впереди замаячили огни небольшого автовокзальчика. Камерного, по-деревенски скромного. Посреди небольшой площади укоренилось само вокзальное здание. Справа пристроился кубик круглосуточного кафе. Слева же вальяжно раскинулся рыночек, пустующей в ночной час гусеницей прилавков.

«Пивовозка» Шарика сиротливо завернула за закусочную, смиренно погасила фары.

— Точно не пойдёшь? — уже не в первый раз пытал Шарика Бэкхем.

— Да, работа же! — кривился водитель. — Послезавтра в пять утра на склад-базу, а потом кеги да ящики развозить. Какой выезд…

— А то, тачку бы тут оставил, а на обратном пути подобрал.

— Да, ну?! А угонит кто? В такой глуши «ищи-свищи» потом. Да и палево… Я к тетке поеду, переночую. Тут сто километров до неё. А днем домой. Вроде бы как, алиби…

— Ладно, — прервал его Барбер, — пойдём мы. Спасибо, брат. Послезавтра свидимся.

— Удачи! — поочередно пожал всем руки Шарик, перед тем как компания тихо выгрузилась на свежий воздух.

У закусочной несколько ультрас, наряженные клубной атрибутикой, словно новогодние ёлки, тщательно пережёвывали чебуреки, запивая недорогим пивом. Основная же масса клубилась у автобуса. Курила, гоготала, иногда крякала дудками. Троица центровых «Анархо» влилась в общее скопление так же естественно, как малая речушка несёт свои воды безбрежному морю. Особая энергетика выезда вмиг выветрила из головы все сторонние думы. Теперь только дорога, вера в клубные цвета, и ещё полсотни таких же, как и ты сам.

Автобус гундосо просигналил и пассажиры ленивой вереницей потянулись обратно в двухярусное чрево. На втором «этаже», как повелось, устроили себе насест ультрас. В люки удобно высовывать развивающиеся на ветру командные флаги, а окна затягивать баннерами. Первый же этаж был для тех, кто выражал преданность не только и не столько на стадионе, сколько вне его пределов.