София Синицкая - Повести и рассказы [Авторский сборник]

Над Невой разливался красный африканский закат. Там, где река впадала в Финский залив, кивали мордами задумчивые жирафы, похожие на портальные краны. Лёха, задрав свою квадратную челюсть, горящими глазами обводил дома, катера и девушек. Ему хотелось нырнуть с моста или проскакать на лошади. Он жалел, что Грабовский поехал на дачу, ведь у Коли была надувная лодка. Можно было бы весело покатать девушек — вокруг Новой Голландии, например. А вообще Лёха был Колей недоволен: Коля боялся девушек. Со многими дружил, но ни разу не целовался. Лёха знал, что Коле нравится Юля, они даже завели себе, видите ли, общие интересы: искали потерянные пуговицы и нашивали их на картонки, подписывая место и время находки. Когда весной все компанией пили пиво на детской площадке, Коля возмутительно отрывался от коллектива и бродил вокруг горки, потому что снег недавно растаял и теперь там грибное место. Лёха ревновал Колю к Юле, а Юлю к Коле, но великодушно прощал.

Такой тёплой, свежей летней ночью Лёха хотел гулять не один, а с другом и весёлыми девушками. Неожиданно для себя он пришёл к Юлиному дому. «Интересно, что сейчас Юлька делает? Спит, конечно... Как она сдала экзамены в свой медицинский? Надо завтра позвонить». Лёха посидел на старушечьей скамеечке, покрытой «Вечерним Ленинградом», потом обошёл дом и лёг на траву под Юлиным тёмным окном. Юля была последней девушкой, с которой Лёхе хотелось бы гулять и целоваться. Во-первых, она совершенно не умела кокетничать и глупо хихикать (умение, являвшееся для Лёхи главной женской добродетелью) и на все его шутки лишь снисходительно улыбалась. Во-вторых, постоянно маячила перед глазами — либо в школе, либо дома на Литейном, потому что по-собачьи привязалась к Капе и всё время с ней секретничала и рисовала. «Юлька, ты синий чулок, я на тебе никогда не женюсь!» Юля равнодушно поводила плечами.

Сладко пахло нарциссами и сиренью, пели птички. Лёха задремал, потом открыл глаза — и не понял: через Юлин балкон перекинули какой-то мешок; нет, вон нога! Это же Юля лежит на перилах! Лёха похолодел от ужаса, встал и пошёл на ватных ногах к тому месту, куда Юля сейчас повалится с третьего своего этажа. Однако Юля не падала; нога опускалась ниже, потом убиралась вверх, потом опять опускалась. Что она там делает, чёрт возьми! Точно — шизофреничка! С Юлиной ноги сорвался тапок и ударил Лёху по голове. «Юлька, иди на..!» Юлю сдуло с балкона, стукнула дверь. Лёха не стал звонить — тихо настойчиво стучал, чтобы не разбудить Марка Семёновича. Наконец, Юля открыла. «Знаешь, кто ты? Не знаешь? Я знаю! Ты извращенка и нимфоманка! Я же чуть не помер от страха. В твоём омуте черти водятся. Я хочу потонуть в твоём тихом омуте».

Утром психиатра разбудило яркое солнце, которое припекало ему рыжую макушку. Он поднялся, посидел задумчиво на кровати и пошёл в уборную. По дороге заглянул к Люлечке и чуть не поперхнулся: мало того, что она не стала сдавать экзамены в медицинский институт, так вот ещё — спит с Алексеем Гадовым. Совершенно голая. Психиатр тихо закрыл дверь, забыв про уборную, пошёл к холодильнику, налил себе рюмку «Столичной», выпил, не закусывая, вытер усы и сказал со вздохом: «Пусть будет так».

Через несколько дней, проведённых в мучительных раздумьях, Лёха снова пришёл к Юле.

— Юлька, ну... может, нам надо пожениться? Может, это судьба и всё такое? Ты не думай, что я против, я был бы рад. Это не потому, что как порядочный человек... должен...

— Нет, ну что ты... спасибо тебе! Конечно, не должен! Зачем? Я не хочу, не нужно.

— Как это не хочешь?

— Ну так... Мне хорошо, ты мой лучший друг. И я тебе не верю.

— Не веришь?

— Не верю.

— Юлька, спасибо тебе. Спасибо, что мне не веришь! Не верь мне, а то несчастная будешь.

— Да не буду!

— Я тебя очень люблю. Ну, пока.

— И я тебя. Пока!

— А Коля тебе как?

— Хорошо.

— Ну и хорошо, что хорошо. Ну, пока. Дай я тебя поцелую. В последний раз! Ну всё, больше не буду к тебе приставать. Целуйся со своим Колей.

Приехал с дачи Коля. Друг Лёха был притихший и неразговорчивый. Пошли гулять. Лёха потянул Колю в метро: «Давай хапнем адреналину!» Покрутившись на платформе и дождавшись, когда двери поезда закроются, молодые люди скользнули в щель между вагонов, встали на сцепку, взялись за поручни и понеслись по тёмному тоннелю с мигающими лампочками. Воздух подземелья трепал волосы, поезд грохотал, Коля щурился от ветра, а Лёха орал в восторге: «Свобода! Свобода!»

В конце июля погода в Кандалакшском заливе испортилась. Подул холодный ветер, серое полотно затянуло горизонт, комары тонко пищали, мошка забивалась за шиворот и больно кусала. Пора было ехать домой — в город. Коля всё время думал о Юле. Ему хотелось привезти её сюда, на Белое море, показать местные чудеса — литораль с пирамидами пескожилов, муравьиные дороги, закаты, переливающиеся в рассветы, тихую жизнь оранжевых звёзд в холодной прозрачной воде, старое кладбище, заброшенную деревню, руины церкви, где на месте алтаря разрослись полевые цветы. Как бы её удивили радужные нереисы, морские звери, незаметные простому глазу, но под микроскопом — удивительной красоты и сложности. А мощно выныривающие белухи! А рыбалка! Ей бы понравилось ловить на донку. А уха и плов с мидиями! Ей бы понравилось грести. В июле цветёт иван-чай. Розовые острова. Косые серебристые избы. Спившееся население. Это самое прекрасное и печальное место на свете. Юле понравится, она ведь художница.