София Синицкая - Мироныч, дырник и жеможаха

Мефистофель пристально смотрел на Митрофанушку и, казалось, прикидывал, как бы поудобнее его схватить, чтобы унести в тартарары за то, что он ограбил дедушкин портрет. Багряный луч встающего солнца кровавил чёрную мантию Мефистофеля. Пахло жжёной смолой. Чудовище жалобно тявкало, скулило и просило разрешения ещё полизать Митрофанушку.

Вот уже тридцать лет как брат Антоний, устав от монастырской суеты и интриг, дал обет молчания и «ушёл в пустынь» — поселился в полуразвалившейся часовне на вершине горы. Семь месяцев в году дорогу в пустынь преграждали снежные крепости, и брат Антоний никого не видел, кроме своей собаки Монеллы, птиц и лесных зверей. Летом к нему приходил пастух, он приносил муку, настойку из корня горечавки (лучшее средство от ревматизма, принимать внутрь) и ворох записочек, в которых жители рассыпавшихся внизу игрушечных деревень и хуторов сообщали отшельнику, за кого и по какому поводу надо бы помолиться. Брат Антоний так ловко справлялся с заданием, что люди из Эльма, Пинью, Лакса и Флимса, Кура, Иланца и Трина почти не болели, их дети были благонравными, свиньи и овцы счастливо жирели и размножались.

Брат Антоний видел со своих высот, как заплутавшие путники укрылись в пастушьей хижине, как утром мужчина и женщина погрузили на лошадь тюки и ушли, как тот, что остался, выходил на мороз без шапки и, застыв, подолгу вглядывался в безмолвное белое пространство — наверное, надеясь, что за ним придут.

Монах несколько дней наблюдал за Митрофанушкой. С крючковатым носом, седыми бровями-клоками и круглыми недобрыми глазищами он был похож на объевшегося филина, который презрительно смотрит, как хлопочет мышь среди опавших желудей и листьев. Ночью брат Антоний услышал волчий вой. Монелла лаяла и жалобно скулила. Кряхтя, старик сполз со своего жёсткого ложа, зажёг фонарь и пошёл смотреть, что там опять творится в суетном мире.

Пастушью хижину окружили волки. Вожак прыгнул на крышу. Луна обливала горы серебряным светом. Если бы брат Антоний ездил в «Ла Скала», то ему бы показалось, что всё это очень похоже на театральное представление с искусно освещённой сценой, на которой происходит что-то очень интересное (горят свечи, воск капает на шляпы зрителей партера). Со своего пятого яруса старик видел, как звери рыщут вокруг лачуги и пытаются в неё проникнуть.

Для отпугивания волков и демонов у отшельника были заготовлены вязанки хвороста, политые смолой. Брат Антоний, путаясь в полах своего рубища, ругаясь, злорадно посмеиваясь и бормоча отрывки псалмов, вытащил из сарая несколько вязанок, поджёг их и пустил катиться с горы — к хижине, сердечно прося святого Иакова отвернуть пылающие шары от драночной крыши. Плюясь искрами, огненные саламандры с треском и гудением бежали, подпрыгивали, летели, прочерчивая темноту жёлтыми хвостами и языками. Покровитель пастухов не подкачал: горящие вязанки остановились в двух шагах от хижины. Волки разбежались.

Митрофанушка вбил в трещину последний гвоздь, накинул на него петлю, подтянулся, вылез на площадку и сел, свесив ноги над пропастью. Посмотрел на огромный мир, раскинувшийся далеко внизу, перекрестился и засмеялся. Он был выше всех. «Эх, видела бы меня бабушка! Вот кто теперь дикой Арлекин».

От разреженного воздуха кружилась голова. Внизу суетился муравьишкой брат Антоний. Святой молчальник потрясал кулаками и ругался на Митрофанушку — зачем полез в опасное место? В глубине души монах завидовал Митрофанушке: в молодости он и сам хотел забраться на эту вершину, но не мог, потому что из снаряжения у него был только молитвослов. Митрофанушка же раздобыл в деревне всё, что нужно для восхождения: верёвку, молоток, мощные крюки и гвозди. Летом вольной птицей и диким Арлекином он спускался с гор и гулял по деревенькам. Там его хорошо встречали: люди знали, что этот великан пришёл из дальних стран и вот уже три года спасается в пустыни у брата Антония — заботится о старике. Люди охотно дарили Митрофанушке еду, одежду и всё необходимое для жизни в горах. Чтобы отблагодарить деревенских жителей, Дурасов ходил с ними валить лес, выкорчёвывать камни. Да, видела бы сейчас Митрофанушку бабушка! Разве узнала бы она своего пухлого внучка в этом обросшем густой бородой и длинными волосищами мускулистом загорелом мужике, который диким козлом скакал по горам, не обращая внимания на предусмотренные тропинки, змейкой вьющиеся среди колокольчиков и столбиков горечавки. Изумлённо пялящиеся синие глаза — вот всё, что осталось от прежнего Митрофанушки.