София Синицкая - Мироныч, дырник и жеможаха

Пьетро, хмурясь и подозревая недоброе, бродил по парку. Осенний ветер трепал его волосы и лез под воротник. Наконец, когда уже стемнело, Киприан Иванович позвал итальянца, налил вина, игриво звякнул бокалами и сообщил, что «Арлекина-дикаря» совершенно необходимо сыграть у генерала Синекопытова, у депутата от дворянства Горихвостова и у судьи Аполлона Пафнутьевича Тряпкина. На все возражения Пьетро Бердюкин отвечал лишь обиженным дрожанием трёх подбородков, утопающих в пышном жабо, словно ягодное желе во взбитых сливках.

Выйдя от Бердюкина, Пьетро долго смотрел на луну, низко повисшую над Коньково (рукой подать), и перемигивающиеся звёзды. Ему казалось, что на серебряном шаре сидит кто-то родной — горбатый и длинноносый. Он тоже внимательно смотрит на Пьетро и взволнованно шепчет: «Спеши, спеши, скоро море покроется льдами, снаряжён последний корабль. Гардемарин Неплюев блестяще сдал теорию и практику, теперь он офицер и звонко покрикивает на матросов. Купец Моллво из Любека изловчился и продал в Петербурге вина на пятьдесят тысяч. Вот он собрался плыть за новой партией товара — в Германию, потом в Испанию и Португалию. Он пьёт мадеру с капитаном, они хохочут и обнимаются и поют моряцкие песни. Корабль вот-вот отчалит! Спеши, Сальтофромаджо!»

Всю долгую зиму Пьетро провёл в плену у Бердюкина. Он хворал, хирел, проклинал русские морозы, целыми днями лежал, отвернувшись от мира к стене, оклеенной голубенькой бумажкой, потом вставал и, стиснув зубы, шёл «возвеличивать» коньковский театр.

Весной, перед премьерой балета-пантомимы «Некромант, или Арлекин доктор Фауст», Пьетро с Карлоттой исчезли из Коньково — внезапно, незаметно и бесследно, будто их черти унесли. Во флигеле скулила забытая борзая, на полу валялись бараньи кости. Бердюкин был в отчаянии — театр пропадёт без Пьетро! «И как это он усыпил мою бдительность! Это всё потому, что я не давал ему денег. Зря не давал. Но ведь я боялся, что с деньгами он сможет уехать. Это не из алчности. Это из предосторожности! Куда он скрылся? Далеко убежать не мог — он ведь гол как осиновый кол. Надо найти, надо найти». Но не нашёл Бердюкин Сальтофромаджо. В скором времени прибежали в Коньково из Подъёлок — исчез Митрофанушка! А с ним и деньги, хранимые Александрой Степановной в чулках за старинным зеркалом и за портретом покойного дедушки Гермогена Дурасова, у которого были совершенно живые глаза.

В детстве Митрофанушка очень боялся дедовых глаз и к портрету не приближался. Но вот сейчас он тихо заходит в тёмную спальню: теплятся перед Боженькой синие и красные лампадки, бабушка лежит на высоких кружевных подушках, у неё уродливо открылся рот, похожий на чёрную яму, и щёки впали, как у покойницы. Митрофану становится страшно, он замирает, его сердце колотится так громко, что разбужен домовой на чердаке. Александра Степановна ровно дышит, с хрипотцой втягивая в грудь спёртый воздух. Внук с нежностью смотрит на бабку, затем, вздрогнув при виде испуганного бледного лица, тянет из-за зеркала старый чулок с деньгами. Теперь очередь за Гермогеном Дурасовым. «Дедушка, ты не смотри так строго, ведь это мои деньги, бабушка их для меня скопила, чтобы я потратил, когда она помрёт. А мне сейчас нужно, меня ждёт господин Сальтофромаджо, нам пора в путь».

Дедушка смотрит с укоризной, его глаза разгораются гневом, наливаются кровью, вот он становится боком и выпрыгивает из портрета! Митрофанушка кричит и просыпается... Дул ветер, скрипели снасти. Корабль мощно рассекал балтийскую воду и переваливался с боку на бок, как медведь. В углу каюты за привинченным к полу столом сидел Пьетро Сальтофромаджо, он загадочно смотрел на Митрофанушку, его глаза мерцали в полутьме.

«Помилуй мя, Господи, яко немощен есмь, исцели мя, Господи, яко смятошася кости моя», — бормотал Митрофан Дурасов, с трудом продвигаясь по заснеженной горной дороге. Иногда его заносило вбок, он проваливался в вязкие сугробы, становился на четвереньки, поднимался и проваливался снова. Его одежда стала мокрой и тяжёлой, а лицо закрыла колючая белая маска. Впереди шёл Пьетро, ведя под узцы усталую лошадь, на которой сидела Карлотта. Падал и падал снег крупными хлопьями. Карлотта закуталась в платок, на её голове вырос белый колпак. Карлоттины руки и ноги замёрзли, она задремала и видела сон, будто борзая царапает её когтями и кусает пальцы. «Милка, оставь меня», — крикнула женщина, встрепенулась и снова задремала.