По вечерам у каменного фонтанчика, где брали воду, Митрофанушка присаживался на завалинку, и тут же вокруг него собирались собаки и дети — послушать великанские грустные песни и весёлые прибаутки. Митрофанушка заводил заунывно — сначала тихо, раскачиваясь, будто в плывущей лодке, — потом вставал во весь рост и громко пел на всю деревню:
Как по морю, по морю,
Как по морю, по морю,
Эй-лёли-лей,
Эй-лёли-лей!
Плыли три кораблица,
Плыли три величаво,
Эй-лёли-лей,
Эй-лёли-лей!
Во первом кораблице,
Во первом, золочёном,
Эй-лёли-лей,
Эй-лёли-лей!
Сам то князь-воевода,
Свет Иван да Васильич,
Эй-лёли-лей,
Эй-лёли-лей,
Во втором кораблице,
Во втором, серебряном,
Эй-лёли-лей,
Эй-лёли-лей!
Княжеская дружина,
Все бояревы сыны,
Эй-лёли-лей
Эй-лёли-лей!
Во третьем кораблице,
Во третьем, деревянном,
Эй-лёли-лей,
Эй-лёли-лей!
Цело войско несметно
Из простого народа,
Эй-лёли-лей,
Эй-лёли-лей!
Плыли три кораблица
Со врагами сражаться,
Эй-лёли-лей,
Эй-лёли-лей! [5] Автор сердечно благодарит Шанти-хор парусника «Мир» за эту песню.
Митрофанушка садился, смахивая набежавшую слезу, потом вскакивал и, пританцовывая, пел дурацким голосом:
Я детина небогатый,
А имею нос горбатый.
Собою весьма важеватый!
Зовут меня Фарнос — красный нос.
Три дня надувался,
Как в танцевальные башмаки обувался,
А колпак с пером надел —
Полные штаны набздел!
Дети с восторгом слушали Митрофанушку. Они, конечно же, не знали великанского языка, но по жестам Дурасова понимали, о чём речь. Подходили их родители, бабушки и дедушки. Все хлопали. Если бы ковёр-самолёт перенёс Александру Степановну из Подъёлок в Гларнские Альпы, она бы увидела, как успешно «выступает» перед благодарной публикой её Митрофанушка. Вспоминая игру Пьетро и Михаила Телегина, он старательно кривлялся и подпрыгивал. Чем громче смеялись дети, тем страннее и забавнее становились медвежьи ужимки Дурасова. Несомненно, помещица решила бы, что «блаженненький» совсем умом тронулся.
Больше всех русского великана любил Безноженька — больной мальчик, у которого была слабость в ногах: он не мог ни ходить, ни стоять. Безноженька лежал в кровати либо сидел на стуле у окна. Дурасов носил его гулять — поднимал к себе на плечи и шёл в гору, в лес, в поле. Трава и цветочки там росли такие же, как в Подъёлках: и жёлтые огонёчки, и розовые пушистые палочки, — но лес был сухой, скучный, без мхов и болот.
Дурасов учил мальчика вырезать из дерева фигурки, они смастерили целую армию: егерей, казаков, мушкетёриков, гренадёров, солдат, офицериков. Зимой Безноженька проводил на подоконнике смотры, парады, баталии. Морозными безоблачными ночами он видел мерцающий, будто звёздочка, огонёк. Ребёнок знал, что это русский великан на вершине горы топит печку, ходит за братом Антонием, мастерит новых коников и солдатиков, ждёт, когда растает снег и можно будет спуститься к людям.
Митрофанушка любил страну дикого Арлекина, своё великанское царство. С крюками, верёвками и молотком он забирался в таинственные места, куда не ступала нога человека, где летали орлы и бродили белые козлы с мощными рогами. Когда сияло солнце, козлы казались отлитыми из чистого золота. Вечером Митрофанушка смотрел, как красный шар катится по небу и падает за остроконечные башни. Он был в заповедном мире, населённом сказочными существами. В пожаре, разметавшем синие тучи, совершалась битва крылатых, рогатых, хвостатых призрачных зверей. Битва становилась всё яростнее, звери поднимались на задние лапы, беззвучно ревели и истекали кровью, потом бледнели и таяли в темнеющих небесах — улетали зализывать раны до следующей схватки. Завернувшись в бараний тулуп, Дурасов дремал у костерка. В темноте блестели чьи-то глаза, раздавался скрип и шум, похожий на спешный ход чьих-то ног по каменистой дороге. Ветер залетал в трещины в скалах, скользил по выбоинам в камнях; хор горных духов баюкал Митрофанушку протяжной колыбельной: всё «а-а-а...» да «у-у-у...».
По опасной сыпухе дикой Арлекин добирался до ледника, который распахнул свою синюю глотку и дразнил прозрачным языком. Брат Антоний смастерил для Митрофанушки кожаные подмётки, утыканные острыми гвоздиками. Эти подмётки надо было привязывать к башмакам, чтобы они не скользили. Прогулка по синей глотке была очень опасна — под снегом скрывались ямы, а в них сидели духи льда, готовые схватить и отгрызть ногу. Митрофанушка знал, что надо осторожно идти по льду, проверяя палкой, нет ли западни. Он был самым смелым и ловким скалолазом, покорителем вершин и ледников, бывалые горцы-охотники не годились ему в подмётки, тщательно и с молитвой оббитые гвоздиками.
Читать дальше