Джереми Дронфилд - Мальчик, который пошел в Освенцим вслед за отцом

В тот день в Бухенвальд прибыла первая партия советских военнопленных. Их было совсем мало: всего лишь пятнадцать растерянных, напуганных мужчин в потрепанной форме Красной армии. Фриц с любопытством смотрел, как сержант Абрахам (убийца Филиппа Гамбера) и еще четверо охранников окружили русских и повели их куда-то с плаца. За ними следило несколько тысяч глаз. Внезапно на плац вышел лагерный оркестр. Расположившись на эстраде, музыканты заиграли Бухенвальдскую песню.

Приученные бесконечной муштрой запевать ее, как только заиграет музыка, Фриц с товарищами, не задумываясь, раскрыли рты и начали петь:

Вглядываясь в даль изо всех сил, Фриц следил, как русских вели мимо крематория в ту часть лагеря, где располагалась небольшая фабрика – Deutsche Ausrustungswerke (DAW); там силами заключенных производились боеприпасы для немецкой армии. А дальше возвышалась расстрельная стена. Военнопленные и их конвоиры исчезли из виду.

Тысячи голосов неслись над лагерем, но и они не могли заглушить эхо выстрелов, прогремевших за фабрикой.

Больше русских солдат они не видели. Пару дней спустя в лагерь доставили еще тридцать шесть советских военнопленных, и опять заключенным пришлось петь, чтобы заглушить стрельбу.

«Нам сказали, это были комиссары, – писал Густав, – но мы все знаем… Не описать, что мы чувствуем, когда один ужас сменяется другим».

Такой метод казни оказался неэффективным для устранения большого количества русских, от которых эсэсовцам приходилось избавляться. Поэтому, пока малочисленные группы расстреливали у стены, шла подготовка нового помещения. В лесу, по дороге к карьеру, находились заброшенные конюшни, в которых теперь ускоренными темпами трудились плотники из строительного подразделения. Строение получило кодовое название Коммандо-99, и его предназначение, хоть и секретное, быстро прояснилось [234] Stein, Buchenwald , с. 121–124; Hackett, Buchenwald Report , сс. 236ff; Wachsmann, KL , c. 258ff. «Коммандо-99» был телефонный номер конюшни. . Три барака в углу главного лагеря обнесли дополнительным забором, образовав специальное отделение для советских военнопленных, которых начали доставлять в Бухенвальд тысячами [235] Stein, Buchenwald , c. 85; Wachsmann, KL , cc. 277ff. .

Каждый день русских, подлежащих ликвидации, группами заводили в Коммандо-99, где им говорили, что сейчас состоится медицинский осмотр. Арестанты шли, по одному, через анфиладу кабинетов с медицинским оборудованием, где сидели люди в белых халатах. Им осматривали зубы, прослушивали сердце и легкие, проверяли зрение. Наконец, их приводили в комнату, где на стене была нанесена шкала для измерения роста. За шкалой, на высоте затылка, располагалась незаметная бойница-щель, выходившая в потайной кабинет, где стоял эсэсовец с пистолетом. Когда заключенный прижимался спиной к шкале, тот, кто проводил измерения, стучал по перегородке, и солдат из соседнего кабинета стрелял пленному в затылок [236] Stein, Buchenwald , cc. 121–123. . В здании играла громкая музыка, заглушавшая выстрелы, и, пока вели следующую жертву, кровь предыдущей смывали водой из шланга.

Фриц и Густав, как и все их товарищи, отлично знали, какие «мероприятия» (так эсэсовцы официально называли казни) проводились в старой конюшне [237] Густав использует слово « Justifizierungen », эвфемизм, иногда обозначающий юридические убийства, для которого нет точного эквивалента. . Плотники, перестраивавшие здание, были приятелями Фрица. Русских целыми грузовиками доставляли в лагерь, но они тут же исчезали; все видели закрытый фургон, который циркулировал по склону горы от Коммандо-99 до крематория, оставляя за собой кровавый след. Через некоторое время в фургон поставили зашитый металлическими листами контейнер, чтобы предупредить утечку. Крематорий не справлялся с нагрузкой, и из Веймара пригнали грузовики с мобильными печами; они были припаркованы по краям плаца и сжигали трупы прямо на глазах у остальных заключенных [238] Фриц Кляйнман в Gartner and Kleinmann, Doch der Hund , c. 21n. .

«Тем временем расстрелы продолжаются», – писал Густав.

До какого предела способен человек испытывать ужас? Казалось бы, со временем душа должна закаменеть, затупиться, как изношенный инструмент, или онеметь, как рука или нога. Множественные раны должны оставить на ней шрам, который всегда жестче обычной кожи.