Альфонз Беднар - Дом 4, корпус «Б»

— Проходите, пожалуйста!

— Нет, нет, благодарствую, пани Бакайова, нет, — сказал Мацина, не снимая шубы, — нет, я бегу, тороплюсь… Извините, я и в этом останусь! — Он указал на теплую фетровую шляпу, тщательно вычищенную, плотно сидящую на его круглой голове. — Бегу, спешу… а с ними, к великому сожалению, ничего не могу сделать. — Он вытащил из пальто восемь писем, пересчитал их. — Тут все, пани Бакайова… Вот, пожалуйста! — Он улыбнулся, прибавил: — Да, пани Бакайова, так оно! На такие дела закона не существует, а на давние ошибки, на те, что люди скрывают годами, его и подавно нет. А сколько таких ошибок! Это ни одна легислатура не осилила бы… Даже она не упомнит… Вот они, пожалуйста!

Пани Бакайова взяла у Мацины письма весьма неохотно и боязливо.

— Жизнь человеческая, пани Бакайова, — сплошная авария.

— А я-то думала…

— И я думал, но ничего не поделаешь, — сказал Мацина. — Было бы только хуже… Да, невероятная аварийность, невероятная… Это уж в самой человеческой природе заложено… И надо быть к ней готовым, тогда уже ничто не поражает. Ну, а дочка как?

— О, спасибо, она в той деревне, рисует там… этот инженер, за которого она вышла, Селецкий по фамилии, уж больно порядочный. Там у него дом, машина, сад, все. Даже слишком порядочный… Лучше бы и не был такой…

Мацину это весьма удивило:

— Как так, пани Бакайова? Не понимаю что-то…

— Не нужна я уже моей Терке…

— Что вы, пани Бакайова, что вы! Как только у дочки появится маленький, мигом к ней побежите, да и она вас позовет…

— Маленький?!

— Конечно… а разве нет?

— Ах, об этом я и не мечтаю!

— Ну, так! — Мацина протянул толстую руку. — Может, все-таки дадите мне эти письма…

— Чего уж там, пан доктор! — оборвала его пани Бакайова. — Уж коль они вам с первого взгляда не показались, чего уж теперь…

— Да, — сказал Мацина. — Увы! Ну извините, мне пора, тороплюсь…

Он подал пани Бакайовой пухлую руку (уж какая есть!), добавил: «Желаю вам всего доброго» — и ушел.

Чуть погодя пани Бакайова прошла в комнату, отворила шкаф, собираясь спрятать письма в шкатулку, а шкатулку — за белье, но вдруг устало опустилась в просиженное кресло и снова (в какой уж раз!) прочитала письма от Марты Пушкаровой.

Дорогая Юлка!

Позволь написать тебе несколько строк! Ведь ты, должно быть, не знаешь, что наше село называется теперь «Старе сады». Дали ему другое название, и потому, если вздумаешь вдруг написать мне, прошу тебя, пиши по-новому. Будь так добра!

Правда, ты вряд ли станешь писать мне. Боюсь, у тебя и без того хватает забот. Да и другого я опасаюсь. С тех пор как открылась эта история между тобой, моим мужем и мной, ты замолчала, пожалуй, еще хуже, чем я. Да, я смолкла, совсем затихла… Выпила, ты же знаешь, соляной кислоты, и, хоть жизнь сохранили мне, голос свой я сожгла. И вообще здоровье мое никудышное, я словно поломанная машина, в которой, правда, еще что-то тикает… Я вижу, чувствую, слышу, понемножку двигаюсь по дому и вокруг дома, но все это уже ни на что не похоже, совсем не то, что было прежде. Возможно, тебя удивит, но мне хочется тебе об этом сказать — то, что случилось между нами, вселило в меня большую силу — большую, конечно, относительно, — если ты понимаешь, что это значит. Я молчу, я не могу говорить и тем самым заставляю своего мужа Любоша заботиться обо мне и ухаживать за мной так, как, пожалуй, никто на свете ни о ком не заботится и ни за кем не ухаживает. Что делает он за пределами нашей усадьбы «Над дорогой» и нашего дома — мне неизвестно, но он приносит домой деньги, подарки, готовит, стирает. Об этом мне пришлось бы много писать, вздумай я все перечислить. Несомненно, мой сожженный голос разбудил в нем такие укоры совести, о каких я даже не подозревала. Именно эти укоры и принуждают его отдавать мне все свои силы, да и всю жизнь. Видишь, дорогая Юлка, и такое на свете бывает.

Снег в усадьбе уже стаял, и она вся прогревается. Может, нас ждут впереди несколько приятных теплых месяцев, они как следует прогреют и нас, Любоша и меня, и будущие холода мы перенесем уже легче.

Извини меня, ведь только так я и могу тебе обо всем этом писать. Прими от меня сердечный привет — я рада, что могу тебе его передать. Письмо отсылаю заказным, чтобы ты его наверняка получила. На почту мне его отнесут — тут есть одна добрая душа, что отправит его и принесет домой мне квитанцию. Прошу тебя, пойми, среди моих маленьких радостей есть и такая: хранить квитанцию, на которой твой и мой адрес.