Карина Сайнс Борго - В Каракасе наступит ночь [litres]

Внизу раздался треск сломанной двери, а минуту спустя нацгвардейцы за волосы выволокли на улицу какую-то девушку, которая лягалась и брыкалась.

– Меня зовут Мария Фернанда Перес! – кричала она. – Мария Фернанда Перес! Меня арестовали, хотя я ничего не сделала. Я ни в чем не виновата, слышите?! Я только участвовала в демонстрации! Мое имя Мария Фернанда Перес! Меня арестовали. Слышите, меня арестовали!..

– Заткнись, шлюха! Террористка! Мерзавка! – Один из солдат ударил ее ногой в живот.

Из дверей тем временем вывели еще четырех молодых парней. Это тоже были участники демонстрации, которых соседи с первого этажа прятали от «коллективос», обстреливавших протестующих дымовыми гранатами. Все они были в наручниках. Каждый раз, когда они пытались сопротивляться, их опрокидывали на землю и били ногами.

– Не трогайте их! – кричали соседи с верхних этажей. – Отпустите! Это была мирная демонстрация. Они еще совсем молодые, отпустите их!

– Убийцы! Сукины дети!

– Снимайте их! Снимайте!

Последним из парадного показался Хулиан, наш сосед с первого этажа. Он тоже был в наручниках и шел, едва волоча босые ноги. Один из солдат заставлял его двигаться вперед, ударяя плашмя по плечам и спине длинным мачете. На Хулиане были только шорты и рубашка с короткими рукавами.

– Ты тоже террорист и пособник, приятель! Теперь ты попадешь в тюрьму и не выйдешь оттуда, пока не состаришься, понятно?..

Всех арестованных затолкали в грузовик с зарешеченными окнами и эмблемами Национальной гвардии на дверцах.

Мы с Сантьяго ничего не кричали. Мы даже ничего не говорили друг другу. Мы были немы, как каменные горгульи на крыше католического собора.

– Завтра я исчезну, Аделаида. Завтра, – шепотом проговорил Сантьяго, когда грузовик отъехал. Я смотрела, как он спускается под уклон и его задние огни исчезают в облаках дыма и пыли. Мне хотелось сказать Сантьяго, что он может не торопиться, что он может остаться еще на несколько дней, если нужно, но я промолчала. Когда же я обернулась, чтобы взглянуть на него, то увидела, что его уже нет рядом.

Искать Сантьяго я не стала. Вместо этого я пошла в хозяйскую спальню, спеша поскорее спрятаться от всего, что я видела сегодня, вчера и позавчера. Моя голова наливалась пульсирующей болью, тело ныло от напряжения, в котором я пребывала все последние часы, и мне казалось, что это меня только что избивали ногами у нашего парадного.

Дверь в спальню я закрывать не стала. Если бы Сантьяго хотел меня ограбить, он мог сделать это уже давно. Разложенные на кровати паспорт и другие документы показались мне чем-то ненужным и бесполезным: настоящая жизнь была на улице, она навязывала себя жестоко и неостановимо, и паспорт ничем не мог мне помочь. Чуть не каждый день мы молча смотрели из-за занавесок, как других арестовывали и увозили в тюрьму или навстречу смерти. Мы все еще были живы. Наш черед еще не пришел. Оцепеневшие от ужаса, окаменевшие, точно статуи, мы со страхом ждали следующего дня или ночи.

Я села на пол, обхватив руками колени. Меня не оставляло ощущение, будто за мной наблюдают. Быть может, я сходила с ума, но… Глаза команданте, которые рисовали на рубашках, на заборах, на стенах городских домов, преследовали меня неотступно. Его взгляд проникал глубоко мне в душу, в мозг. Не выдержав, я прижалась к коленям лбом и стала молить Господа, чтобы Он сделал меня невидимой, чтобы Он послал мне одеяло, под которым я могла бы спрятаться, как в детстве, и чтобы никто не мог догадаться, о чем я думаю и что чувствую.

Заметив стоящего в дверях Сантьяго, я подскочила от страха.

– Все в порядке, Аделаида, не бойся. Это я.

Я видела, что это он, знала , что это он, но ничего не могла с собой поделать. Мое тело мне не подчинялось. На коже выступил холодный липкий пот, руки и колени заходили ходуном. Сердце билось, как у загнанной лошади, грудь болезненно сжималась, дыхание сделалось неглубоким и частым. Стараясь глотнуть побольше воздуха, я широко раскрывала рот, но была не в силах вдохнуть, и это еще больше усилило владевшую мною панику.

– Ни звука! Нам нельзя шуметь! – повторяла я снова и снова.

Сантьяго взял меня за плечи, поднял с пола и подтолкнул к кухне – единственному месту в квартире, где запах слезоточивого газа был не таким сильным.

– Вот, возьми. Подыши в него, – сказал он, протягивая мне старый бумажный пакет, от которого еле уловимо пахло хлебом. – Прижми его к носу и губам. Дыши как можно медленнее. Дыши!..