Юрий Бедзик - Этаж-42

Одинец сокрушенно вздохнул, и Найде даже почудилось, будто он в сердцах обронил крепкое словцо. Без звеньевого в ночную смену… Последний рывок. Последний этаж. Завтра комиссия по соцсоревнованию. А тут сплошной брак. Трещина на трещине. Сбивки по осевой. Хлопцы гонят, чтобы занять первое место… И если Петр не вернется…

— Такого не может быть! — Найда уже не мог справиться с охватившим его волнением. — Он ведь знает, что без него ребята не вытянут.

— Скоро одиннадцать. Коли так будет и дальше — наши не победят…

Бригадир еще колебался.

— Так как же быть, Алексей Платоныч? — спросил Одинец.

Найда бросил из коридора взгляд на Маринку.

— Я сейчас приду, Григорий Филиппович, — произнес через силу. — Жди меня.

Хорошо, что у Климовых еще горел свет. Он постучался к ним и рассказал, в чем дело. Быть может, Анна Мусиевна согласится часик посидеть с Маринкой, пока Ольга вернется. Он ненадолго…

— Поезжайте и не волнуйтесь, — успокоила его соседка.

«Часик», однако, продолжался почти до утра. То, что увидел на стройке Найда, привело его в полное расстройство. Монтажники, видно, только и думали о финише. Найда знал, что иногда у Петра шли бракованные панели: с трещинами, вмятинами, зазубринами… Кое-что он заставлял переделывать, кое-что замазывали, зашпаклевывали. А тут — все вкривь и вкось. Две стенки были плохо подогнаны, между плитами зияли зазоры. Найда рассвирепел: «Так не пойдет! Такого соревнования мне не нужно!» Взял в руки монтагу и принялся сам подправлять и подравнивать. С ним и Одинец, и хлопцы тоже. Кран работал до четырех утра — переносил, перетягивал, переставлял.

Возвращался Найда домой в шестой часу утра. Усталый, удрученный. Спас честь Петра, а дальше что? Куда занесло парня на волне честолюбия? Придется собирать собрание и обо всем говорить в открытую. Здесь было не просто неумение. Налицо чистейшая халтура. И это — под конец. На последней «стометровке», как любил говорить сам звеньевой.

Вдоль извилистой улицы тускло мигали фонари, в садиках притаилась густая тишина. В окнах на их половине темно, лишь на веранде почему-то горел свет.

Сердце тревожно сжалось. Поднявшись на крыльцо, увидел, что дверь не заперта, словно Ольга куда-то вышла.

В комнатах темнота. Разглядел незастланные постели — Ольги и Маринки не было. Только Наталочка спала в своей кроватке.

Под окнами послышались шаги, и на крыльцо поднялись Климовы. Генерал был в пижаме, Анна Мусиевна в халате, с платочком на голове.

— «Скорая» приезжала, — сказал Климов.

Найда щелкнул выключателем и обессиленно опустился на стул. Климов разминал сигарету. Анна Мусиевна для чего-то принесла из кухни стакан воды, поставила на стол.

— Вы не волнуйтесь. Все обойдется, — сказала она Найде.

— Температура еще больше подскочила, вот Ольга Антоновна и вызвала «скорую»…

Потом он остался один и долго сидел у стола. Лампочка излучала какой-то унылый свет, и от него на душе становилось еще тоскливей. Подошел к Наталочке, которая спокойно спала, высоко закинув ручонки над головой. Поправил одеяло, постоял над ней. И тяжелый вздох вырвался из груди. Ведь это твое дитя перед тобою, привык к нему, сердцем прикипел к этому крохотному доверчивому существу, которое по вечерам лепечет: «Папа, а это что?.. Пап, нарисуй мне уточку!..» И Маринка, хотя она сдержанней выражала свои чувства, тоже доверчиво тянулась к нему. Отцом стал он для них, а это ох как много значит, в этом, быть может, и заключено все его счастье, которое подарила ему на склоне лет судьба.

Все же он не мог долго оставаться в неведении. Мучительна была мысль: что там с Маринкой, куда ее отвезли, в какую больницу? В глубине души он сознавал свою вину перед Ольгой за то, что ушел из дому после тревожного телефонного звонка Одинца. Вечно отрывают от семьи служебные дела, не можешь и часа без них прожить. Сколько выстроил домов, куда ни пойдешь — всюду стоят по городу, созданные твоими руками, низкие и высокие, скромные и нарядные, блочные и кирпичные. Тысячи людей живут в них, не ведая, что это твоих рук дело. Живут-поживают. И новый дом, где он с Одинцом жилы себе надрывал, тоже станет для кого-то просто удобным жильем, и никто не будет знать, чего стоило ему видеть следы спешки, халтуры, безразличия… Привык быть предельно точным и честным в труде, о каждом этаже, о каждой панели заботиться так, словно строил дом для себя.

Лишь под утро, когда он, уронив голову на руки, задремал у стола, позвонила из больницы Ольга. Маринке легче, как только спадет температура, врачи обещали выписать ее домой. Сказала, что останется с девочкой на весь день. Голос у нее был усталый, измученный и такой родной, что у Найды сжалось сердце. Но в голосе этом ему послышалось и другое: еле уловимые нотки затаенной обиды.