Фраза из романа Альфреда Жарри «Абсолютная любовь»: «Один шаг во внутренности улитки» ( фр .).
Весь «Юбю», «Дни и ночи» (1897), «Дела и мнения доктора Фостроля, патафизика» (1898), «Абсолютная любовь» (1899), «Мессалина» (1901), «Сверхсамец» (1902).
Жарри (1873–1907) не пришлось даже пережить эту прекрасную эпоху , в пафосе которой состояло всё его существование, всегда только в богеме, в искусстве, в анархизме по отношению к тому, что было раньше и ещё будет.
Сейчас 1998 год; сто лет тому назад, как об этом пишет Жарри, родился доктор Фостроль, шестидесяти двух лет – герой его «нео-научного» романа «Дела и мнения д-ра Фостроля, патафизика». Это имеет то отношение к разговору, что в отличие от символизма или научной фантастики, где занимаются поисками какого-нибудь потустороннего измерения мира, будь то в мистическом или научном смысле этого слова, здесь речь идёт о большом путешествии Фостроля из обычной жизни как раз в плоскую жизнь вроде океана, где существуют острова, которые Жарри посвящает по очереди своим друзьям: рисунку афиш Тулуз-Лотрека, графике Бердсли и картинам Гогена или Анри Руссо, а также произведениям Малларме, Анри де Ренье и др. Это, безусловно, трогательно, однако самое важное в том, что отличие стиля psychedelic от того самого стиля либерти , который воплощают собой эти художники, заключается именно только в плоскости , т. е. – постеры, граффити и комикс представляют собой жизнь, которую люди уже изменили сами для себя, когда отказались верить в такие объёмные вещи, как политика, будущее, культура и всё такое. В стиле psychedelic имеют значение не его размеры в настоящей жизни или, плевать, в астрале, а яркий ядовитый окрас змеящегося рисунка, который может покрыть, что угодно. В этом смысле psychedelic переводится на русский язык, как underground, и в любом случае до Жарри ничего такого не было.
Тогда любимым поэтом В. мог быть Рембо, разумеется, не Жарри.
«Патафизика – это наука воображаемых решений, где очертаниям символически придаются свойства вещей, которые она описывает в качестве возможностей» («Дела и мнения…», кн. II, гл. VIII). Там же, просто: патафизика имеет такое же отношение к метафизике, как та – к физике; она «… представляет собою науку особенностей, хотя и говорят, что может быть только наука обобщений. Она изучает законы, управляющие исключениями, и объясняет вселенную, которая существует в дополнение к уже известной… или же даёт описание той вселенной, которую можно и, вероятно, следует видеть вместо традиционной».
Я имею в виду культовый фильм по роману В. Обручева, где замечательно соединяются научная утопия XIX века, модернистский дух 20‐х и русский escape 70‐х годов.
В свою очередь, это можно сравнить с уже очень современным утверждением Роджера Пенроуза («The Emperor’s New Mind», 1991), что глубины «подсознательного» залегают не в психике человека, а в данной ему реальности.
Я пишу это в 1998 году, 125 лет Альфреду Жарри, 100 лет патафизике и 50 лет «Коллежу патафизики», под названием которого с 1948 по 1975 год в одном из парижских ресторанов собирались, среди остальных, Макс Эрнст, Дюшан, Ман Рэй, Бунюэль, Ионеско и, скажем, Раймон Кено. Вопрос в том, существует ли это патафизическое общество сегодня. Конечно! Иначе, кого же я хочу поздравить.
На французском языке bizarre значит – странный, причудливый, диковинный. Это слово обозначает ещё своеобразное направление в эротике.
Мне уже приходилось подробно писать об этом в статье «Прекрасные и прóклятые» (Пушкин. 1998. № 3), посвящённой рассказам Теофиля Готье и книге Шарля Бодлера «Искусственный рай».
Об этом подробно в моей статье «Показания поэтов» в кн.: Томас Де Квинси . Исповедь англичанина, употребляющего опиум. М.: Ad Marginem, 1994.
В разговоре с главврачом той больницы, где подходит к концу его история, рассказчик «Романа с кокаином», Вадим Масленников, очень характерным образом сравнивает своё состояние с отчаяньем Гоголя.
Жюль Моннеро. «Современная поэзия и священное», 1945.
Роджер Шеттук. «Игра Дюшана». NYRB, 27 марта 1997.
Читать дальше