Даже несмотря на то, что основные литературные интересы Де Квинси лежали вне беллетристики, на своём писательском пути он создал ряд блестящих готических рассказов и перевёл на английский язык несколько немецких.
В заключение хочется предположить, что описанное Гоголем в 1834 г. путешествие Поприщина «к бритоголовым грандам в Испанию» навеяно и теми испанскими мотивами, которые неизвестный русский переводчик ввел в «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум». Однако это предположение достаточно ненадёжно, ведь кто из литераторов пушкинской поры не мечтал поцарить в Испании…
Ида Наппельбаум, Ада Пересвет . Фотографии ([СПб.] Новая Академия изящных искусств. 23 мая – 3 июня 1995 года). – Примеч. ред .
Имеется в виду Дворец роз ( Palais Rose du Vésinet ), резиденция де Монтескью в Ле-Везине. – Примеч. ред .
Его переводы из современной американской поэзии были опубликованы в «Звезде Востока» (1994. № 7/8, 9/10).
Это отрывки из рукописи, которая в очень сокращённом и искажённом виде была опубликована в журнале «ОМ».
Это словечко содержало пока только определённую проницательность детей в романтических отношениях, но ещё не имело в виду ничего снисходительного, например, к запаху мужчины и женщины.
В жизни хозяйки они, напротив, имели значение. На первый взгляд в её вроде бы возрасте любая блестящая поверхность вызывала стойкое неприятие (семья, например, могла пользоваться исключительно тусклым зеркалом задвинутого в темноту платяного шкафа). На самом деле, – как рассказывали домашние, получившие доступ в её комнаты вскоре после эпизода с сожжением бумаг, – всё объяснялось круглым зеркалом, которое было подвешено над самой кроватью в спальне.
Как правило, мы могли наблюдать хозяйку на берегу, который она посещала примерно однажды в неделю. Домашняя работница устраивала её зонт и шезлонг в самой густой тени, на высокой дюне поодаль от пляжа. В грандиозной шляпе и в тёмных очках, которые придавали её туалету изящество насекомого, хозяйка, как кумир, усаживалась над толпою голых тел у воды… Однако ни столь редкие прогулки, ни даже вечерние сеансы на просторном балконе над садом не имели такого существенного смысла, как тот выход , который, насколько можно судить, она совершала каждую ночь.
На этот раз, несмотря на протесты домашней работницы, она запиралась и самостоятельно одевалась и готовилась к постели. Раскрыв перед собою ещё одно, маленькое складное зеркальце, она бралась за белила, тушь и помаду; хозяйка была не настолько простой женщиной, чтобы рисоваться перед другими, и её былой темперамент теперь выражался на людях только в сиреневом цвете, который имела её высокая прическа… Наконец, на ночном столике оказывались только её папиросы (теперь это были самые тонкие горькие папиросы «Север», заложенные ватой во время вечерней воздушной ванны), склянка и стакан всё ещё тёплой воды. Хозяйка отсчитывала капли. Затем, выпив лекарство, она откидывалась на большие подушки, так что её раскрашенное в полумраке лицо оказывалось в круглом зеркале, подвешенном напротив. Теперь это могло продолжаться долго, по крайней мере, судя по свету в окне, который мы, дети, когда мы могли выбраться ночью в заросли на одно из наших секретных собраний , наблюдали, бывало, под утро. Этот огонёк в хвойной чаще (вид, который у меня почему-то связывается с книгой японских сказок про ведьм-оборотней) на самом деле означал, что хозяйка дома отправилась на такую прогулку, которая представляет собой самое, возможно, фантастическое путешествие в жизни.
Речь идет об издании «Метаморфоз» Апулея с компьютерными фотографическими иллюстрациями, подготовленном в проекте Passiones Luci (Passiones Luci: Каталог выставки. Санкт-Петербург, 1995).
На английском языке «странный», «причудливый», «эксцентричный»; обозначает ещё специфическое направление в эротике.
Почему речь пошла о Девятом искусстве ? Тьерри Грёнстин, главный редактор одноимённого французского ежегодника, пишет, что это выражение впервые употребил в 1964 году в своей статье Клод Бейли, который имел в виду, что восьмое искусство представляют собою радио и ТВ; впрочем, среди авторов, которые выступали по поводу столетия выпуска первого комикса Аутколта, я встречал и такое мнение, что это место принадлежит анимации: остаётся фактом, что термин Девятое искусство пришёл в критику, посвящённую комиксу, из лексикона синефилов, которые давно уже называют Седьмым искусством кинематограф. Канудо основал «Клуб друзей 7-го искусства» в 1920 году; три года спустя он опубликовал «Манифест семи искусств», где предложил следующий порядок их перечисления: Живопись и Скульптура происходят от Архитектуры, Поэзия и Танец – от Музыки (этот манифест был переиздан к столетию кинематографа). «Сегодня, – подытожил Канудо, – этот обращающийся круг эстетики торжественно увенчался таким всеобъемлющим слиянием искусств, которое называется – Кинематограф». Однако в 1971 году знаменитый теоретик паралитературы, Франсис Лакассен, который создал курс по эстетике и истории комикса в Сорбонне, выступил с другим манифестом – книгой «За девятое искусство – комикс» (к этому времени, с 1964 по 1967 год, Моррис и Ванкеер выпустили около пятидесяти выпусков «Хроники девятого искусства», посвящённой американской и европейской классике). Так или иначе, широкому распространению этого слова мы сегодня обязаны именно авторитету Лакассена, который почему-то считал Девятое искусство абсолютно установившимся термином, не оставив на этот счёт никаких критических построений. И так пошло.
Читать дальше