Лев Николаев - Тополиный пух - Послевоенная повесть

Юные предприниматели разбудили двор. Зашевелились занавески, распахнулись форточки. На балконах показались люди. Они всегда выходили сюда утром и смотрели в сад, словно хотели убедиться, все ли в нем осталось на месте. Двери подъездов захлопали чаще, и тишина, будто спохватившись, снялась с места, отдавая двор суете дня.

У подъезда показались ребята. Где-то громко заговорило радио, передавая утреннюю сводку Совинформбюро. Бои шли в Австрии, под Кенигсбергом, продолжалось наступление на Берлин. Снова появился Гарик. Теперь он держал за руль велосипед.

У него был великолепный ненашенский велосипед, который так и блестел никелем. Все знали, что Гарик дает на нем прокатиться только за плату: за деньги, за конфеты, за какую-нибудь вещь, поэтому те, кто ничего не имел, к нему даже не подходили. Правда, кое-кому он давал покататься и бесплатно, например Димке, некоторым старшим. Но то был Димка, и то были старшие… А на что мог рассчитывать, например, Колька-скрипач, если у него ничего не было? Сколько раз он предлагал Гарику пуговицы, шурупы, старые лезвия, но такого добра обладателю велосипеда самому девать было некуда. Только однажды дал велосипед за расческу. А Кольке так хотелось кататься! Мальчик знал, что до войны у них тоже был велосипед. «Но только какой-то ненормальный, — рассказывала мать. — Без тормозов, и руль, как козлиные рога».

Велосипед был гоночный, потому и выглядел, может быть, необычно. В начале войны мать его продала — не хватало на жизнь. Колька очень жалел, что у них не стало велосипеда. Но что поделаешь, если на жизнь не хватало?

На этот раз, увидев Гарика, Колька подошел к нему:

— За сахар дашь покататься?

— За сахар?.. А сколько кусков?

— Три…

Гарик задумался, а потом кивнул головой:

— Давай. Один круг вокруг сада.

— Один?

— А сколько же думал?

— Это обдираловка какая-то, — заметил кто-то из стоящих рядом ребят. — За три куска один круг? Маловато…

— А я сказал один, — твердо произнес Гарик. — Не хочет — не надо. Я же не навязываюсь.

Но Колька уже вытаскивал сахар. Гарик взял куски, обдул их и положил в жестяную коробку.

Однако, не успев даже вскочить в седло, а только оттолкнувшись ногой от асфальта, Колька упал. Раздался грохот, печально звякнул звонок.

— Ой! — закричал Гарик и одним прыжком оказался нос к носу с Колькой. — Ты что наделал? — сразу же накинулся он на велосипедиста-неудачника. — Смотри! Спицу сломал! Как есть сломал! Эх! И зачем только я дал тебе прокатиться!

Тот же голос, который заметил насчет «обдираловки», сказал, что спицу можно выправить, но Гарик не слушал. Раскрасневшись, он вырывал из Колькиных рук велосипед и кричал:

— Давай мне за спицу пять рублей! Давай, не отходя!

Колька только обвел ребят взглядом. Он ожидал, что сейчас кто-то из них обязательно скажет, что пять рублей много, что такую цену нельзя назначать за одну спицу, но все молчали. Никто не произнес ни слова. Может быть, ребята действительно считали, что Гарик прав и что раз Колька сломал спицу, то должен платить. Ну а сколько? Это уже, как говорится, дело хозяйское. Никто здесь вмешиваться не может. Колька еще раз посмотрел на ребят и не увидел лиц. Все они были какие-то одинаковые.

— Я починю спицу, — робко произнес он, — ведь ее можно починить. Можно…

Однако Гарик был неумолим.

— Так я и дам тебе корежить велосипед! Жди-ка…

И Колька окончательно понял безысходность своего положения. «Отдавай, говорят тебе, пять рублей, — звенел в ушах голос Гарика, — а то хуже будет».

Таких денег у Кольки и быть не могло. Все это знали, но молчали. Молчали, как стена. И тогда мальчик заплакал.

— Реви, реви! А деньги все равно отдашь, — не унимался обладатель велосипеда. — Все видели, как ты спицу сломал.

— Что за шум, а драки нет? — послышалось за спиной ребят.

Все обернулись и увидели Сережку. Он шел неторопливо, вразвалочку. Полосатый треугольник тельняшки высовывался из-под ворота рубашки. Сережка жил с Колькой в одном подъезде этажом ниже. Он был старше Кольки, но не намного — всего лишь на два года. Однако эта разница в их возрасте считается уже значительной.

Колька, поймав Сережкин взгляд, заревел еще больше, хотя уже не так безутешно.

— Кто тебя тронул? — на Сережкином лбу появилась складка и, не дожидаясь ответа, начал тыкать пальцем в животы ребят: — Он? Он? А может быть, он?

Все расступились. Один только Гарик не двинулся с места, и Сережка понял, кто был причиной Колькиных слез.