Натан Энгландер - Ради усмирения страстей [Литрес]

– А под фатой? – допытывается Лили. – Под фатой что?

– Волос нет, – говорит Гита. – Не то чтобы я была красивее или уродливее, и возраста тоже не определить. Но волос на лице нет, это точно.

Лили улыбается и нацеливается на неприкаянный фолликул между Гитиными бровями, всаживает иглу и задевает нерв, так что левое веко у Гиты дергается и у нее возникает странное, но приятное ощущение, как будто ее лицо чудесным образом разделилось на две половинки.

– После того как его побили во второй раз, он заявился снова, стоял под окном, звонил в дверь. На этот раз он задержался чуть дольше. Мы предполагали, что все наладится, Лили, но жить мне стало только хуже. Как мы его накажем, он меня во сто крат накажет. Жестокосердный он, мой Берл. Так сват говорит. То и дело звонит, уверяет, что Берл никогда не сдастся.

– А ты ему что?

– Я говорю в точности как мы отрепетировали: «Есть только два способа освободить агуну. Первый – это когда муж дает гет [68] В иудаистской традиции гет ( ивр. ) – особый документ, который муж пишет для жены при разводе. . И второй – свидетельство о его смерти. Или – или, Либман. Одно из двух. Выбирай».

– Ой, это ты хорошо сказала, Гита. Особенно «одно из двух».

Берл возвращался из ночного похода в супермаркет. Только что он шел себе, и вот уже он сидит в машине, и там еще четверо мужиков, а его покупки валяются на тротуаре.

На мужиках были детские пластиковые маски с золотистыми кудряшками и ярко-красными губами, вроде маски царицы Эсфирь на каждом. Но все равно не скроешь, что под масками – взрослые лица. Черные бороды торчали из-за круглых, как луковицы, румяных щек. Пейсы выбивались из-под резинок.

Первым делом они принялись мутузить Берла, не произнося при этом ни слова.

Потом тот, что сидел справа от водителя и был заметно ниже остальных, обернулся к Берлу, зажатому меж двух Эсфирей, и сказал:

– Трудно стало найти желающих тебя побить, Берл. И не потому, что жалко, а просто всем надоело.

– То-то я смотрю, мелковат ты для гопника, – сказал Берл, – и вдруг знакомый голос. С каких это пор, Коротышка Либман, ты так осмелел, что пошел на преступление?

– Может, на этот раз некому будет рассказать.

Коротышка Либман дал знак двум Эсфирям, те бросили Берла ничком и привязали ему руки к лодыжкам, чтобы можно было носить его все равно как котомку. Сидевший справа открыл дверь машины.

– Эта поездка, – сказал Либман. – Чтобы ты знал. Сегодня мы продвинемся дальше.

– Продвинуться хочешь, Либман? Я помогу тебе, по-своему. Как только ты меня отпустишь, я сразу побегу к газетчикам. И расскажу этим гоям, какие несправедливости ты творишь!

– К газетчикам? – усмехнулся Либман. – Валяй, пусть печатают. В газетах любят такие истории про евреев.

– И тогда тебе конец, Либман.

– Значит, ты не в курсе, что обо мне говорят. Мое имя уже опорочено. Пусть пропечатают на первой полосе. В Нью-Йорке ни одна живая душа не посочувствует человеку, закабалившему свою жену. Феминистки дадут мне медаль за то, что я поколотил тебя. А мэр в День благодарения провезет по всему городу на платформе.

Они выехали на шоссе, звук колес стал другим. Каждые несколько секунд – дорожный шов, так что плавный ход нарушало теперь глухое ритмичное постукивание. Дверца машины возле головы Берла открылась, и его спустили к летящей бетонной полосе. Его страшило не то, что изуродуют лицо, а то, что он лишится глаз или языка, а с них станется и взять да выбросить его в канаву без ушей. Берл, летя навстречу ветру, что есть мочи заорал, и его втащили обратно.

– А теперь ты дашь гет, или мы утопим тебя на Джонс-Бич [69] Джонс-Бич – парк в штате Нью-Йорк на Лонг-Айленде, с 10-километровой полосой океанского пляжа. . Двое будут топить, а двое смотреть – вот тебе и кошерные свидетели [70] Алаха признает кошерным, то есть правомочным, лишь свидетельство зрелого дееспособного мужчины. Некошерными свидетелями считаются глухие, немые, слепые, умственно неполноценные и дети. .

– Ты не сделаешь этого, – сказал Берл. – Ты сват, а не убийца. И тебе известно про святость союзов. Как в природе, Либман. Как про голубей сказано. Убьешь одного, придется убить и его подругу. Для кошерности тебе придется убить обоих – меня и Гиту заодно.

Берла снова свесили из машины. Угрожающе близко к земле. Камешек, вылетевший из-под колес, ударил Берла по щеке. Он пощупал рот языком: был уверен, что камень пробил щеку. Его снова втащили в машину.