Натан Энгландер - Ради усмирения страстей [Литрес]

– Так я заплачу, – сказала она. – Как за сватовство. Я заплачу, чтобы ты расстроил свадьбу, – точно так же, как ты ее устроил.

Ее глаз над лупой увеличивается в размерах, становится огромным и расплывчатым, затем удлиняется. Наконец зрение фокусируется, и Лили вглядывается. Такой Гита и знает ее – по мгновениям четкости, калейдоскопу вечно меняющихся частей, увиденных с другой стороны увеличительного стекла. Думая так, Гита пропустила мимо ушей гневную тираду Лили, после того как та сказала: «Упрямые волосы» – и включила машинку.

– То есть как это он не хочет вмешиваться? Он уже вмешался. В тот самый день, когда он познакомил тебя с Берлом, он вмешался. Скажи ему это, Гита. Скажи ему, что, когда Берла найдут мертвым, он сразу поймет, что это его касается.

– Не стану я этого делать.

– Тогда – план «Б». Дженнаро! – позвала Лили мужа. – Дженнаро! – крикнула она. – Иди сюда. – За занавеской, разделявшей комнату на салон и жилую часть, послышались шаги.

– Что? – спросил муж из-за занавески.

Гита приподнялась на локтях:

– Не надо, Лили. Не начинай пока. Даже в шутку, даже чтобы попугать. Потому что вдруг мне в самом деле захочется? Если мы так сделаем, то сделаем всерьез.

– Что? – спросил Дженнаро.

– Рис поставь. Свари рис на ужин.

Обе помолчали, слушая его удаляющиеся шаги. Потом Лили заговорила шепотом:

– Иди и объясни этому шибздику. Скажи этому свату, что лучше ему выбить из твоего мужа развод, иначе ты сделаешь так, что проблемы не будет. Скажи все, что ему надо знать, вдова Флуг. Потому что в твоей ситуации три выхода. Сват, двоюродный брат Дженнаро или заткнуться. Если ты ничего делать не хочешь, тогда не надо понапрасну время тратить, и твое и мое. Закрой рот и дай мне возможность поработать.

Лили нацелилась иголкой.

– Ступай снова к свату, – сказала она, нажала на педаль и давила на нее так долго, что Гите даже привиделся дымок.

На стук никто не вышел, поэтому Гита поискала, нет ли рядом чего-нибудь тяжелого. Возле мусорного бака нашла кусок водопроводной трубы с муфтой на конце, взвесила в руке. И вдарила им по железной двери – черному ходу в квартире брачного посредника. С каждым гулким ударом на двери оставалась вмятина. Когда она замахнулась в третий раз, Либман глянул в грязноватое окно, затем открыл дверь черного хода. Он предупреждающе поднял руку. Гита была женщина крупная, и даже когда перед тобой несерьезный враг с таким оружием, – в общем, от нее чего угодно можно ожидать. Надо быть настороже.

– Брось эту штуковину, – сказал Либман, пригибаясь на всякий случай. – У меня и парадная дверь имеется, сама знаешь.

– Не усложняй, – сказала Гита. – Нужны тебе новые неприятности? Ты пускаешь меня в эту комнату, и меня никто не увидит. Мне нужно только одно: довести наше дело до конца.

– Нет у нас никакого дела. Если хочешь, можешь забрать назад свои деньги. Признаю: я тебя сосватал неудачно.

Гита бросила трубу, прошествовала мимо Либмана к потертой кушетке с мятой простыней.

Либман ломал руки.

– Ничем не могу помочь, – сказал он. – Стоило ли возвращаться, чтобы еще раз это услышать?

– А ты знаешь, как мне живется? – ответила она. – Хоть представляешь, каково это?

Либман подумал немного. Вроде бы представляет, так он думал. В общих чертах. Она попала в западню. Прикована к мужу-гаду, вдова при живом муже или скорее разведенная жена. Было известно ему и о том, что люди считают – встречи с ней не к добру: если у кого дочь недавно вышла замуж, мать старалась загородить дочь от ее странного, вкось, взгляда. О ней ходили слухи. Да, вроде бы он ее понимает.

– Я знаю, о тебе говорят всякое, – сказал он, – столько времени прошло, а они все чешут языки…

– Думаешь, я не слышала эту чушь? – Гита вспыхнула. – Ведьмой меня считают. Говорят, у Берла крыша поехала, и он гонялся за мной по дому с бритвой, а потом выгнал – так взбесился. Говорят, я заключила сделку с дьяволом и избавилась и от волос и от мужа, но как и водится при уговоре с дьяволом, все пошло вкривь и вкось. – Она прикрыла рот рукой. – Я свела их, чтобы стать посимпатичнее. В тот же день, когда ушла. Думала, может, найду нового мужа, рожу ребеночка, а то и двух, и будет у меня нормальная жизнь.

– И что?

Но что она могла на это ответить? Что Берл выиграл, если выиграть означает сломать ей жизнь, а проиграть – значит дать ей счастье и свободу…

Гита сказала ему, что хочет, чтобы он довел дело до конца:

– Может, думаешь, уже поздно, Либман, и огорчаешься. Но я пришла сказать тебе, – она пригладила юбку, отвела глаза, – Гита Флуг влюбилась.