Михаил Любимов - Декамерон шпионов. Записки сладострастника

Жерар, как ключевая фигура операции, поступил на интенсивные курсы по разведподготовке, обложился атласами и картами Москвы, в которой он был обязан плавать, как рыба в воде. С трудом нашли издателя — бывшего агента, под «крышу» которого посадили Жерара, специально установили отношения с московским «Прогрессом», наконец, дабы фанатичный КГБ привык к новому представителю издательского бизнеса, решили на начальной стадии организовать несколько бросков Жерара в Москву без всяких оперативных заданий, а лишь с целью адаптации к столице.

Никаких восторгов Москва у Жерара не вызвала, тем более что поселился он в безвкусной коробке с характерным названием «Космос» — хаос, бордель, сервис на уровне палеолита, жулье и черный рынок на каждом шагу.

Наконец определился день отбытия Кузнецовых в Москву. В посольстве был дан шумный бал для своих, виновник торжества традиционно надрался и пел сочиненную им песенку о жизни советской колонии:

Скандально, конечно, резидент Александр Александрович еле сдержался (хотя про себя радовался, что обскакали посла), но все же посоветовал Кузнецову быть на людях посдержаннее.

Перед отъездом совершил прощальную прогулку по Парижу, покрутился на les Halles, заскочил в Сан-Еусташский кафедрал; он частенько бывал там раньше, любил слушать орган, который и сейчас грустно пел ему: «Адье, адье, адье!» Торжественно, словно сам Ротшильд, вошел в отель «Крийон», где в свое время жили участники Парижской мирной конференции, там за сумасшедшую цену отведал рюмку «Реми Мартин», затем, как идиот-турист, прошелся вдоль Сены рядом с букинистами, посидел в скверике, грустно смотря на туфель философа Монтеня, традиционно бросил франк в реку и удалился домой. Через два дня отбыли поездом в Москву…

Перед каждой командировкой в советскую столицу на Жерара налетали страхи: господи, не могли найти другого, более опытного сотрудника, чаще выезжавшего из Парижа, не избалованного комфортом! Ночами ему грезилась беспощадная наружка, ходившая за иностранцами бампер в бампер, а если надо, нагло прокалывающая колеса. О, этот КГБ! И «ласточку» впихнут в номер, не успеешь очухаться, а она уже прыгает у тебя на груди! И скрытая камера сделает жуткий фильм!

О, этот КГБ! И венерической болезнью специально заразят, а потом начнут шантажировать и затягивать в свою нору! Или нанесут радиоактивную пыль на подошвы, проверяйся хоть целый день, за тобой даже тени нет, а на самом деле все схвачено, и сыщики попивают водочку, любуясь его рандеву с Кузнецовым.

Снилось метро, где он постоянно путался (русский осваивал туго, жалел, что не использовал в свое время бывшую жену), на улицах и переулках без всяких указателей он чувствовал себя, как заблудший путник в глухом лесу, с ужасом ожидающий беспросветной мглы, зубовного скрежета диких зверей и особенно прохладно-скользких касаний змей, любивших тихо подползти и ткнуться головкой в ладонь…

— Может, мне поговорить с американцами или с англичанами? Перенять опыт у них? Не раскрывая, естественно, агента, — спросил он однажды шефа.

— И вы туда же! То же самое долдонит мне и министр! Мол, у нас нет опыта и так далее. Франция — великая страна, и мы как-нибудь обойдемся без советов из-за океана, а особенно от соседей-лавочников из Альбиона, которых не удалось проучить Наполеону!

Подготовка к ответственному заданию изрядно измотала Жерара, и он даже похудел на пять кило. В издательстве «Прогресс», где он иногда показывался, на него смотрели косо, явно, как на шпика, — это угнетало: если уж у сограждан он вызывает подозрение, то что говорить о традиционно подозрительных русских, видевших в любом иностранце опасного врага?

Наконец, настал страшный день, и Жерар вылетел на проведение операции с ценным агентом. Как только стопы французского разведчика коснулись столицы, на него налетела паранойя: везде чудилась слежка, смотрели из-за каждого куста, из-под земли и из космоса, отражались от стеклянных витрин, от фонарей и мокрого асфальта. Он дергался, иногда рывком входил в подъезд, мчался, задыхаясь, вверх и замирал, слушая, хлопнет ли дверь внизу. Наконец, он пересел за руль автомашины, но это только все усложнило: города он совершенно не знал, сбивался с маршрута и однажды по ошибке доехал аж до Клина, думая, что направляется к Красной площади.