Михаил Любимов - Декамерон шпионов. Записки сладострастника

Он уже давно все продумал: большевики растерзали Россию, убили деда, сломали жизнь его отцу и дяде, выгнали цвет нации с родины. А он, как червяк, пресмыкался перед этим режимом, так и выйдет на пенсию, и отдаст концы… Разве все это не подло? Служить французам — тоже невеликая радость, но он попытается сохранить независимость, с ними сотрудничали и такие корифеи, как атаманы Краснов и Семенов, это совсем не шпионаж, а если и шпионаж, то ради высоких целей, ради народа. Он поработает на французов, накопит деньги, поселится в Париже и уйдет с головой в деятельность антисоветских организаций, он знает дело, он оживит их работу…

Сладкий запах победы бродил по французской контрразведке, такого никогда не бывало. Шеф восседал на своем кресле не бесцветным психологом, а гордым павлином, его заместители светились от счастья, а Жерар скромно стоял посреди комнаты и докладывал о своих наметках. По случаю знаменательного события выпили бутылку «Мумм». Потупив сияющий взор в искрящееся шампанское, шеф толкнул короткий спич, отметил заслуги Жерара перед отечеством, намекнул и на свое мудрое руководство, призвал к высокому профессионализму в дальнейшей работе с русским противником. В тот же день о блистательной победе было доложено самому министру, а тот конфиденциально поведал о ней лично президенту, на всякий случай умолчав о фамилии новоиспеченного агента, ибо президент был социалист и не пользовался особым доверием в кругах патриотов-голлистов, к которым принадлежал министр.

Работа на благо французской разведки закипела, Кузнецов засыпал ее всевозможной информацией и идеями вроде создания в Париже боевой группы из эмигрантов для переброски в СССР в случае «горячей ситуации», французы только хватались за головы от таких предложений. Шпион из него вышел эффективный, но бесшабашный, иногда он прямо копировал секретные документы на ксероксе в резидентуре, порой запросто уносил их домой и передавал Жерару для фотографирования, из лени пренебрегал миниатюрным «Миноксом».

Жерар тщательно готовился к встречам с Кузнецовым, иногда это были «моменталки» в парках и на глухих улицах, впрочем, эта практика не радовала Виктора, он любил посидеть и потолковать в ресторане, ему претила роль статиста, передающего документы. Психолог-шеф уже давно пришел к выводу, что работа на чужую разведку — это болезнь ума и психики, посему на агента нужно смотреть как на феномен нестандартный и шизофренический, пьянство и капризы Кузнецова он объяснял подспудными нагрузками на его голову, они-то и выталкивали наружу энергию.

— Что у вас такой скорбный вид, Жерар? Или вы недовольны моей работой?

— Мы вас высоко ценим, Виктор, но ради бога, не говорите громко, ваш французский блестящ, но с акцентом, официанты весьма наблюдательны… вы же профессионал!

— Черт побери, можно подумать, что я — единственный русский во всем Париже. Да нас тут, как сельдей в бочке! Разве у меня на лбу написано, что я вице-консул, а не князь Оболенский?

Все это во весь голос, с громовым хохотом — о ужас!

Париж огромен, и заниматься там шпионажем — одно удовольствие. Это не Стокгольм, где половина жителей знакомы друг с другом, и не Пекин, где на каждого белокожего смотрят, как на льва в клетке, и не большая деревня Люксембург, и не Москва, где сыщики так набили себе руку, что знают каждый дырявый дом и проходной двор. В Париже — разведчик живет, как иголка в стоге сена.

Два года пролетели волшебно, как в сказке, престиж французов взлетел, и даже в разведывательном комитете НАТО на них перестали смотреть, как на бедных родственников, питавшихся крохами с чужого стола. Кузнецовские материалы вносили свежую струю в оценки советской научно-технической мощи, и по этому случаю низкорослый шеф удостоился приглашения в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли…

Любому счастью, как и жизни, приходит конец: командировка Кузнецова истекла, и супруги собрались домой. Работать ли с агентом в Москве? Все знали, как опасно работать в советской столице, насквозь пронизанной наружкой, но не лишаться же из-за этого ценного источника? Можно, конечно, сделать ставку на встречи за границей, но кто знает, будут ли баловать Кузнецова командировками? Но самое главное даже не это. Шеф контрразведки не желал передавать агента внешней разведке, имевшей свою резидентуру в Москве. Из службы, совершившей воистину подвиг, уплывал агент, и к кому? — к кому?! — к жалкой разведке, которая десятилетиями била баклуши и черпала всю информацию от истеричных русских поэтесс и прочих диссидентов, сочинявших философские эссе в котельных и мечтавших попасть в анналы истории. Шеф собрался с силами и уговорил министра не менять кураторов Кузнецова — зачем в дело втягивать лишних людей? — очень деликатно намекнул и на то, что разведка, находясь на территории противника, подвергнута проникновению «кротов».