Шандор Ласло-Бенчик - В тугом узле

— Верно, — поддакнул папаша Таймел, словно хотел сказать «аминь».

— Представим себе, прошу покорно, нынешнее человечество. Мы ведь силу большую взяли. Ракеты там разные, атом, умные машины, механизмы, хитрые штуковины: колесики там, шестеренки. Но человек-то каким был, таким остался, прошу покорно. Все одно не знает, что с ним завтра произойдет. Знаете вы это или нет?

— Может, я завтра в кого втюрюсь? — заржал Марци Сюч.

— А может, богу душу отдашь! — мрачно оборвал его папаша Таймел.

— Еще неизвестно, отец, хорошо ли было бы, если бы мы могли в завтра заглядывать, — не согласился я.

— А я вот считаю, что хорошо, — упрямо заявил не на шутку рассердившийся старик. — Это здорово: знать, что́ с нами будет!

— А по-моему, было бы хуже. К примеру, я знаю, что завтра себе шею сверну. Ну и что? Я же ничего изменить-то не смогу, время-то мне не опередить, чтобы помешать этому.

— Ты просто-напросто не пойдешь туда; где тебе грозит опасность. Вот о чем речь идет.

— Предсказания будущего — полнейшая глупость, — пренебрежительно махнул рукой Рагашич.

Однако старик Лазар продолжал парить на крыльях своей необузданной фантазии.

— Вовсе не глупость, прошу покорно. Было бы просто замечательно заглядывать в будущее или возвращаться в прошлое. Ты только представь себе такую возможность.

— Ты, видно, папаша, последнее время слишком подолгу у телевизора сидишь и слегка переутомился. Здоровье побереги.

— Я вам серьезно говорю, прошу покорно. Если бы я мог в прошлое возвращаться, то сейчас же туда отправился бы и исправил все, что когда-то напортачил! — Лазар пришел в неописуемое возбуждение и даже подпрыгивал на месте. — У меня бы голова за свои ошибки не болела. И у тебя тоже.

— Ну перестань, старче! И без тебя тошно! — взмолился Рагашич. — Конечно, клево было бы, если бы Виола мог вернуться в прошлое и за минуту до несчастного случая остановить пилу. И расхохотаться до упаду над всеми. Это было бы просто классно. Но это все сказочки, старик, — с этими словами он притянул Фако к себе и усадил рядом на скамью. — Ты папаша, не понимаешь разницы между желаемым и действительным. Глупые мечты — самая большая глупость на белом свете.

В этот момент на ступенях появился Канижаи. Вид у него был весьма озабоченный.

— Руку ему спасут и те два пальца — тоже. Но работать этой рукой, как прежде, он все равно не сможет.

— И не должен будет! — прокричал в ответ старик Фако. — Мы вместо него поработаем. Разделим между собой его долю работы. Каждый из нас станет делать чуть больше, чем обычно, вот и все. А Якоб будет подносить инструмент, помогать, держать, дирижировать краном. Ну, всякое такое. Не знаю, еще что-нибудь найдется. Продукции прежней будем выпускать столько же, ну и деньжат будем получать не меньше. Шесть человек и за седьмого смогут вкалывать. Правду я говорю? Надо ему сказать, чтобы он не переживал, не убивался зря!

— До этого еще очень далеко, Фако. Руку по частям будут оперировать. Трансплантации будут делать, хрящики, косточки заменять. И еще лечебной гимнастикой с ним заниматься, укреплять ладонь и кисть.

Мы приумолкли, а Канижаи продолжал:

— А пока главное, чтобы удалось компенсацию пробить. Разницу между его среднесдельной и деньгами, которые Виоле полагаются по больничному. Я добьюсь, чтобы он ее получал.

— Но рано или поздно его выпишут.

— Ему инвалидность дадут. Плюс компенсация, о которой я говорю.

— Это точно?

— Пока идет расследование, подождать придется. Но я себя не пожалею, а добьюсь для несчастного Якоба всего, что только можно.

Яна Шейем слушал батю, стоя на ступеньках лестницы, ведущей к главному входу больницы.

— Но какой ценой, батя? Ты ради Якоба хочешь пожертвовать собой?! Им нужен козел отпущения, виновник случившегося. Кто-то обязательно должен понести наказание. А компенсация для Виолы уже потом.

— Ну и что? Получу выговор? Еще один. Все равно компенсация для Якоба важнее. К тому же, если положить на весы мои прегрешения и мои заслуги перед заводом за двадцать семь лет работы, думаю, они все-таки перевесят.

— И все равно, батя, эта история большую шумиху вызовет.

— Я только об одном жалею: всю бригаду ведь в грязи вываляют. А мы шли на получение звания лучшей бригады завода и «золотого знака».

— Как-нибудь переживем, — бросил Яни.

— Неверно! — вдруг завелся Рагашич. — Бригада-то ни в чем не виновата. Почему мы должны страдать?

— Коли вместе радуемся, плакать тоже вместе надо.