Шандор Ласло-Бенчик - В тугом узле

Орши это не понравилось:

— Мне противны твои сны!

Я ведь говорил, что этот зверек умеет зубки показывать.

Но тут вмешался Рагашич:

— Воркуй, дружище, со своей милой, но знай, что у вас осталось десять минут.

— Как десять?! Ведь посещения в больнице до семи.

— Десять минут, коли я сказал.

Я разозлился:

— Не вернусь я сейчас!

— А кто тебе говорит, чтобы ты сейчас возвращался? Через десять минут придет товарищ Чонка, из лаборатории, знаешь, и отдаст ключ.

— Меня это не интересует! И никто не интересует.

— Плохо у тебя вертятся шарики, приятель. «Хата», дорогуша, «хата»! Все организовано так, что будь здоров!

— Плевал я на чью-то «хату»!

— Слушай, приятель: Чонка с женой живут совсем рядом. Пять минут медленным шагом. Детей у них нет. Я дал ему сотню, и они сейчас отправляются погулять, зайдут куда-нибудь поужинать. А «хата» — в вашем распоряжении.

— Ну что, сынок, ты пока еще не совсем сник? — подмигнул мне Лазар Фако, и хитрая усмешка заиграла на его морщинистом лице.

— Праведный боже, то-то можно лихо сбить масло!

Рагашич пнул под столом коленку старика:

— Не забывайся, старина! Ты в порядочном обществе.

— Прошу прощения, я же ничего такого не сказал.

— Ты всегда, стоит тебе немного выпить, говоришь неприличные вещи. Проси прощения, Лазар!

Старик, виновато моргая глазами, посмотрел на Орши:

— Да я ничего такого не сказал. Ведь правда, моя дражайшая, вы ничего плохого от меня не услышали? Просто я оговорился, я… э-э… хотел сказать…

Так и не сумев объяснить, что же он все-таки хотел сказать, и желая заслужить расположение общества, старик достал последнюю сотню и шлепнул ее на стол.

— Слушай, Мишка, я чувствую, в нашей заводской столовке сегодня переперчили пищу — горло пересохло.

— Кш-ш, папаша, чего нам вспоминать о столовке. Здесь нас обслуживает частный сектор.

— А я говорю, переперчили! У меня после обеда весь рот пересох! И язык словно картонный.

Миша рассмеялся:

— Это уже смертельно опасно, папаша. Глядишь, так и весь высохнешь.

— Насчет «высохнешь» — это еще мы поглядим! А смазка нужна.

— Убери, свою красненькую! Вот глупый старик!

— Нет, Мишка, я так хочу! Лазар Фако желает сейчас заплатить! Я хочу угостить эту восхитительную супружескую парочку! Не мешай мне! Деньги есть, черт побери! Соцпособие, хе-хе-хе!

— Ну и чудак! А потом схватишься — и порядочной пары кальсон не найдешь. Женины штанишки напялишь.

— Ничего, не обеднеет! А к тому же в постели они ей не нужны! Не выбрасывать же мне эту сотню!

Старика уже нельзя было укоротить, он во что бы то ни стало хотел выказать нам свое расположение. Вскоре появился Золи Чонка и принес ключ.

У выхода из «Подсолнуха» я было потянулся к Орши, желая перенести ее на руках через улицу, но она выскользнула из моих объятий и побежала. В воздухе словно пустота образовалась на том месте, где только что была она; я нырнул в эту пустоту и побежал замаячившей впереди Орши. Многие видели эту сцену — кто посмеялся, а кто поморщился. Но нам ни до кого не было дела. Прическа у Орши растрепалась, и волосы развевались во все стороны. Тело у нее вытянулось, она словно парила над землей. Я мчался за нею, пригнув голову. Легко нагнав Орши, я побежал рядом, и мы неслись, тесно сблизившись, нога к ноге, плечо к плечу, можно сказать, щека к щеке…

Когда мы возвращались обратно, нас уже нельзя было отличить от остальных прохожих. Ох, как бы мне хотелось сейчас пойти вместе с Орши домой! Но, увы, мне оставалось только спросить:

— Пе?

— Порядок!

— Шан?

— Тоже!

Это означало, что оба наши малыша, и Петер и Шандор, живы-здоровы, нормально растут.

У входа в «Подсолнух» нас дожидались Миша и старик.

Лазар Фако еле держался: ноги стали ватные, да и позвоночник у него словно весь изогнулся. Около него, как подпорки, Рагашич поставил три урны для мусора. Упершись в две из них локтями, старик с большим трудом пытался сохранить равновесие.

— Освободите же меня! — тупо причитал Фако. — Весь мир замусорен!

— Не обращай на него внимания, Богар, он уже совершенно готов… — на лбу у Рагашича выступили капельки пота. — Так вот, дружище, ты только не сердись, ей-богу, сложилась муторная ситуация. Ты должен понять…

Внезапно он перешел совсем на другой тон:

— Прошу покорно, не мог бы ты как-либо помочь уладить эту неурядицу? В долг, разумеется. Килограмм презренного металла — всего-то. Факт. Можно рассчитывать?