Шандор Ласло-Бенчик - В тугом узле

Ясно, тут трудно сказать, что можно допустить, а чего нет.

Разумеется, о том, чтобы сгинуть, не может быть и речи: врачи считают, что болезнь у меня не тяжелая и вполне излечимая. Для них — не тяжелая.

Дело якобы в том, что я малость больше, чем допустимо, наглотался за последнее время каменной пыли, отчего у меня в легких и образовались эти дурацкие каверны. Да плюс к тому еще в боку обнаружены какие-то спайки. Старая штука — не знаю даже, когда и как я ее приобрел. Возможно, перенес на ногах паршивую простуду и с тех пор тащу за собой ее след.

Однако, если говорить правду, простофиля вроде меня и половины, а то и больше не поймет из того, о чем рассуждали по моему поводу врачи. В конце концов сестра заявила мне, что, если я не проявлю склонности к выздоровлению, меня уложат под нож. Со страху я тотчас же стал послушным и полностью доверился докторам.

Они мною довольны, хотя я сам собой не очень-то доволен. Никакого особого изменения ни в здоровье, ни в настроении я не чувствую, разве что появилось ощущение, что солидно отдохнул и за прошлое и на будущее. И мускулам моим уже хочется размяться. Но бесполезно: прыгать здесь нельзя, кстати, курить — тоже. Вот и бездельничаю исправно. Голове своей тоже даю отдых — даже газету и то редко беру в руки.

О, господи, и сколько недель уже так?! Пятая идет к концу.

Мне уже давно разрешили вставать, бродить по коридорам. Но что с этого? Только и считаю дни, до среды, пятницы и воскресенья. Орши приходит всегда точно, складывает на тумбочку гостинцы, потом ведет меня гулять в сад. Сядем мы с ней на скамейку и сидим молча. Что мы можем сказать друг другу? И все же нам обоим ужасно неприятно, когда раздается звонок и настает время прощаться. Я провожаю Орши до ворот и смотрю ей вслед, пока она не исчезнет из глаз; тогда я возвращаюсь в палату и снова начинаю ждать.

На прошлой неделе в пятницу меня ожидал большой сюрприз. На те два часа мир совершенно преобразился; впрочем, потом об этом пришлось пожалеть.

Задолго до того, как наступило время посещения, я спустился в вестибюль и стал прохаживаться там, поджидая, как обычно, жену. Хлынул народ, а Орши моей нет и нет, хотя она всегда была одной из первых. На вид Орши кажется этакой птичкой-невеличкой, которую того и гляди вот-вот сдует ветер. Но на деле — куда там. Она выдюжит больше любого мужчины, да и протолкнуться, скажем прямо, отлично умеет. Впрочем, неудивительно: практика давняя и немалая.

Итак, основной поток посетителей проследовал мимо меня, а я лишь стоял как вкопанный, подпирая колонну. Потом я почувствовал, как кто-то теребит меня за руку: трое приятелей ухмылялись и похлопывали меня по плечу. Я сначала даже не заметил их, просмотрел, как они подошли. Ведь до сих пор, на протяжении стольких недель, никто не поинтересовался мною ни из бригады, ни из цеха. Правда, чего бы им интересоваться?

Ну зато сейчас они проявили такое участие и доброжелательство, словно намеревались одним махом исправить упущенное. Еще слава богу, подумал я, что они пришли только втроем, а не всей бригадой — то-то наделали бы шума.

Миша Рагашич вел первую скрипку, ему активно подыгрывали и оба старика: дядюшка Яни Таймел и Лазар Фако. Мне даже и слова не давали молвить, я только бессмысленно моргал.

— Бедный парень, бедный парень, как он паршиво выглядит!

— Я же говорю и всегда говорил: нельзя доверяться докторам. Вот и мой зять, послушайте, складный парень был, здоровый, как бык, и все такое, пока…

— Кому, черт возьми, интересно слушать сейчас про твоего зятя, Лазар!

— Но это же как раз к месту! Потому как и он был здоров-здоровехонек, пока однажды не обратился к врачу. Это случилось во время сбора винограда. Ему нужен был небольшой отпуск. Он и пришел к врачу, придумав такие жалобы, которые, по его мнению, обеспечивали ему три свободных дня. Но в поликлинике его начали мучить расспросами. Стали проверять по всем швам. Посылать туда и сюда на осмотры и анализы, передавали из рук в руки. Тут уже отступать было некуда. Ну, в сборе винограда он, правда, втайне поучаствовал, но процедурам не было конца. Пришлось ему и в больнице полежать, и дома поваляться в постели. И так попеременно продолжалось долго. А спустя год мой зять и впрямь стал инвалидом. Получил ограниченную трудоспособность. Стал больным от того, что назвался больным. Вот как бывает!

Рагашич и никогда-то не любил, чтобы у него вырывали инициативу в разговоре, а сейчас прямо-таки забузил.