Шандор Ласло-Бенчик - В тугом узле

Действительно, пришел Фарамуки. Он ждал меня у конторки вахтера. И тут же по-братски обнял. Я, правда, отвернул физиономию от его губ, хотя знал, что это теперь — новая мода. Однако я с детского возраста терпеть не могу таких телячьих нежностей. В наших краях поцелуй имеет совсем другое назначение.

— Ур-ра, маленький мастер! Поздравляю. Наконец и ты вырываешься из трущобы.

— Что значит вырываюсь и из какой трущобы?

— Эй-эй! Передо мной-то хоть не строй из себя невинного мальчика, бригадир!

— Словом, уже все об этом знают?

— Кто знает, а кто не знает, разве это важно? Но я узнал раньше, чем кто-либо.

— Это что же, тебя снова посещают видения?

— Иди сюда, давай сядем. Я расскажу тебе тайну твоего рождения в новом качестве.

— Ничего особенного нет, если я, допустим, отныне буду топать во главе бригады. Меня хватит не на одну дюжину, Фарамуки. Так что не стоит терять слова попусту.

— Что значит «не стоит»? Тебе не повредит, если ты будешь знать тот механизм, который породил тебя.

— Это и мне известно: не аист детей приносит.

— Послушай меня, братец, и ты станешь умнее. Ты знаешь, что все начальство я развожу в машине. Но ты не знаешь того, что, собственно говоря, представляет собой эта черная «Волга». Садятся у меня за спиной два обремененных заботами начальника. Неважно — кто. И начинаются вздохи. Клапаны открываются, и — ай-яй-яй — в эту минуту они такое выкладывают, о чем в другое время молчали бы, как рыбы: тут и стратегический план предприятия, и общественная сплетня, доверительные данные и замятый скандал, подхалимаж и подкапывание под кого-нибудь и тэ пэ и тэ дэ. Они вершат судьбы кадров, и какие только мнения не высказываются обо всем и обо всех! Признаюсь, вначале это меня обижало. Я чувствовал, что они настолько ничего не скрывают, будто меня вовсе и нет в машине. Или совсем за человека, что ли, не считают. Теперь я смеюсь над этим. В свое удовольствие. Даже будто чего-то и не хватает, если молчат. Приходится провоцировать разговор.

Боже мой, если мне когда-нибудь придет в голову написать мемуары! «ХВТ» — Хронику всех тайн. Вот была бы бомба, землячок!

— А что, порядочные люди вообще не садятся в твою «Волгу»?

— Почему! Как раз в этом-то и интерес, что в большинстве своем это вполне серьезные, вполне порядочные люди. Каждый в своем роде. И каждый думает о себе, что он — отличный мужик, даже преотличнейший. Какая-то часть их и вправду отличные люди. Впрочем, это — особая статья. Потому что, друг мой Богар, человек, находящийся на определенной ступени развития, уже знает, как себя вести, и за столом, в обществе, перед камерой кино- или фотоаппарата уже не станет рыгать. Не правда ли? А там, на заднем сиденье «Волги», когда им кажется, что они одни, они уже не сдерживают себя… Ну, да я совсем не об этом хотел поговорить. Речь идет о тебе.

Несколько месяцев назад я вез в исполком генерального директора, товарища Мерзу. С ним были Ишпански и дядюшка Лайош Беренаш. По дороге директор обратился к Рыжему Лису:

— Послушай, Дюси, что там случилось с Мадарашем? Он с какой-то жалобой записался ко мне на прием.

Ишпански пожал плечами:

— Ему трудно в сборочном выдерживать нужный темп. Его надо бы отослать назад на плановый профилактический ремонт.

— Отпустить его в ППР?

— Даже и не знаю. Если бы кого-нибудь можно было бы поставить на его место, я бы ответил: да.

Тогда сидевший рядом со мной дядюшка Лайош повернулся к ним и сказал:

— А вы выдвиньте на эту должность Богара.

— Я его не знаю, — сказал генеральный директор.

— Это тот, который монтировал орган.

— Да? Тогда, может быть, это неплохая идея.

Ишпански скривил физиономию:

— Профессионального умения здесь недостаточно. Мне нужен всесторонне подготовленный мастер. Опытный, динамичный, знающий себе цену.

— А есть такой?

— Нет.

— Поищите получше!

— Те, кто чего-нибудь стоит, все распределены.

— Поищите.

— У меня нет ни времени, ни желания экспериментировать с неизвестными мне людьми.

— Так что ж, пусть остается Мадараш?

— Слаб. Особенно теперь, когда начались внешние монтажные работы.

— Слушай, Дюла, это — твое дело. Решите его как-нибудь. А потом проинформируйте меня, что я должен сказать этому Мадарашу.

Вот такой произошел разговор. Но я уже тогда знал, что мой давний дражайший приятель будет бригадиром.

— Однако это выглядело далеко не единодушным согласием.

— Старина, ты не знаешь весь этот механизм. Суть в том, что названо было только твое имя, других предложений-то не было. А решение? У них есть время, они отложат решение, чтобы дело вылежалось, а потом, когда опомнятся, искать другого уже не будет времени, да и не нужно, потому что первый всерьез наметившийся вариант уже засел в голову, и «аминь» будет сказано почти автоматически.