Шандор Ласло-Бенчик - В тугом узле

С Мадарашем же, новым бригадиром, нам было довольно просто. По утрам он распределяет работу, дает каждому задание. Сделайте, дорогие коллеги, то-то и то-то, вы сами все знаете… Он раскладывает перед нами чертежи, наряды, бумажки… Раз в два-три часа он всех нас по очереди обходит, чтобы посмотреть, как обстоят дела. И все внимательно записывает, фиксирует. В особый блокнотик Мадараш записывал возникающие проблемы, тут же докладывал обо всем начальству, а потом доводил до нашего сведения, что передал наши претензии компетентным лицам.

Производству он уделял ровно столько внимания, сколько требовалось. Когда намечалось собрание или еще какое-нибудь мероприятие, Мадараш вывешивал объявление, подводил каждого за ручку и уточнял, мол, дорогие коллеги, на это мероприятие явка обязательна, а на этом присутствие не так уж нужно. Пусть заглянут те, у кого есть время. Он изгнал из нашей жизни импровизацию, но и парадность, показуху. Он работал от сих и до сих. Остальное его не интересовало. Как, что, почему — его абсолютно не трогало. Выполняй план и — точка.

Мадараш, конечно, не успевал решать и четвертой части всяких дел и проблем, с которыми играючи управлялся батя. Во времена Канижаи мы ни в чем не знали отказа. Теперь же отдел снабжения, ОТК, смежники стали капризничать, недодавать детали, запасные части. Десятками стали скапливаться почти готовые установки. Недокомплект. Их отодвигали в сторону. Многие из них были готовы наполовину, в некоторых и вовсе не хватало всего лишь отдельных деталей. Вот этого мы никак не могли простить нашему «дорогому коллеге Мадарашу». Но он оказался весьма крепким, этот человечек. С виду такой маленький и невзрачный, он, к чести его, довольно стойко выдерживал наши наскоки. А мы, по правде говоря, были не очень-то разборчивы в средствах, когда хотели довести до его сведения, что не испытываем к нему особой любви. Мадараш же вел себя невозмутимо, манеры его были безупречны, он никогда не выходил из себя, не дергался. Никогда не давал ошибочных указаний, старался подстраховаться. Тогда мы стали к нему подкапываться с другой стороны. Мадарашу явно не хватало профессионального мастерства. Тут нам пригодились те изощренные трюки, с помощью которых Канижаи иной раз ставил нас на место. Мы стали «доводить» нашего нового бригадира.

Атмосфера была крайне накалена, но внешне Мадараш оставался спокойным, делал вид, что не обращает внимания на наши атаки. Он по-прежнему хладнокровно отдавал указания, контролировал, подводил итоги, передавал, подсчитывал. Бесстрастно, сухо, лаконично. Не было разгонов и круцификсов, не было похлопывания по плечу, не было разговоров по душам. Если кто-то из нас допускал промах, Мадараш на первый раз делал устное внушение, на второй — подавал бумагу начальству. Он не проводил собрания, когда кто-нибудь нарушал дисциплину, выпивал или прогуливал. Опять-таки докладывал начальству. Во всех случаях жизни он поступал по правилам и инструкциям.

Я догадывался, что нынешнее положение гнетет его. Но он был упрям не меньше меня или Рагашича или, скажем, Яни Шейема. И постепенно наши отношения с Мадарашем превратились в разновидность непрекращающейся партизанской войны. Кто кого?

Странно, но мы не замечали, что наша бригада лишилась гораздо большего, чем дружба с Мадарашем. Разумеется, мы понимали: «золотого знака» нам не видать как своих ушей. Не сбудется казавшаяся совсем недавно реальной мечта бати о звании «Отличная бригада». Самым же главным было то, что мы все меньше интересовались друг другом, прежней дружбы и взаимовыручки не было и в помине.

Однажды Рагашич в сердцах даже воскликнул:

— Ну, товарищи, мы достигли!

— Чего?

— Самого низкого уровня. Во всех отношениях.

— Мы, что ли, виноваты?

— Увы, факт остается фактом.

— Факт фактом, а бригада наша все равно отличная!

— Бригада может быть трижды замечательной, если производит продукцию высшего качества. Если ей все по плечу. Прошу внимания, выступает силач Рагашич.

Неподалеку от нас лежала чугунная чушка.

— Знаете, сколько весит эта болванка?

— Так она взвешена. Триста восемьдесят пять килограммов.

— Надо ее поднять, господа.

— Пусть черт ее поднимает. Я лучше уж дождусь, когда кран прибудет.

— Тебе что, никогда вручную не приходилось такую болванку перетаскивать?

— Как раз приходилось. Потому-то я и говорю, лучше крана дождаться.

— Сейчас, дорогой коллега, речь о другом. Я хочу кое-что доказать.