Шандор Ласло-Бенчик - В тугом узле

«Вот вам, пожалуйста! Неожиданный драматический поворот? Впрочем, мы ожидали нечто подобное: ведь по заводу упорно ходили всякие слухи. И потом эта сцена у дома Канижаи…»

Мы так и замерли, внимательно слушая Переньи. А он сухо сообщил, что позавчера на заседании дисциплинарной комиссии было принято решение об освобождении Яноша Канижаи от занимаемой должности, в то же самое время комиссия пришла к выводу: Янош Канижаи не допускал каких-либо серьезных нарушений дисциплины, инструкций и правил.

— Как это прикажете понимать, лично я не могу в этом разобраться, — проворчал мне на ухо Фако.

— С батей все в порядке. Он отмыт и оправдан.

— Тогда зачем понадобилось это заключение комиссии?

— Чтобы все носило достоверный характер. А теперь прочисти уши. Если чутье меня не подводит, главное — впереди.

Чутье меня не подвело: чтобы как-то свести концы с концами, батю все-таки пожурили за недостаточную точность в ведении отчетности, за то, что он не всегда своевременно и полно докладывал руководству о «возникавших производственных проблемах и конфликтах», а также за то, что Янош Канижаи «своим поведением неожиданно создавал препятствия для объективной работы дисциплинарной комиссии».

А это означало, что он так легко не сдавался.

И наконец, Переньи зачитал решение руководства: «Администрация завода освобождает бригадира бригады сборщиков Яноша Канижаи от занимаемой должности по его собственной просьбе в связи с состоянием здоровья. Администрация, партком и завком предприятия одновременно выражают благодарность Яношу Канижаи за добросовестный труд». (Рыжий Лис явно позаимствовал формулировку из ежедневных газет.)

Администрация удовлетворила просьбу Яноша Канижаи о предоставлении ему внеочередного отпуска на двенадцать дней, учитывая состояние здоровья и семейные обстоятельства…

(Выходит, батю на некоторое время убирали со сцены, пока не забудется вся эта история и пока все не уляжется. Теперь становилась понятной и роль Илоны, она должна была следить за тем, чтобы батя не рыпался.)

Далее в решении сообщалось: с 1 января следующего года Янош Канижаи получает новое назначение — должность бригадира производственников в шорокшарском филиале нашего предприятия, где он должен будет вместе со своей бригадой готовить объект к развертыванию производства…

(Ловко придумано! Канижаи спроваживают на задворки, где он может влачить спокойное существование до самой пенсии. И, судя по всему, бригада бати в Шорокшаре будет состоять из одного-единственного человека: его самого. Ну, что ж, поживем — увидим. Нам же не могут запретить перемолвиться с батей словечком-другим.)

Переньи проинформировал нас о том, что бригадиром «Авроры» назначен Тибор Мадараш.

Это было неожиданно! Только тут мы обратили внимание, что коллега Мадараш сидит скромненько в уголке, рядом с нами.

Когда старший мастер Переньи закончил чтение, Мадараш тотчас же поднялся:

— Дорогие товарищи, благодарю вас за доверие. Не ждите от меня программной речи или чего-нибудь вроде этого. Мы хорошо знаем друг друга уже много лет. Теперь нам предстоит вместе работать. Вот все, что я хотел сказать. Остальное вы знаете.

На этом летучка завершилась. Мы могли возвращаться на свои рабочие места. Словно ничего особенного и не произошло…

Мы чувствовали себя так, будто нас бессовестно надули. Все, даже сам Канижаи.

Шло время, но мы никак не могли успокоиться. Наоборот, наша тревога все возрастала. Стоило нам сделать небольшой перекур, как мы тут же начинали придираться друг к другу.

Единственно, что еще продолжало как-то сплачивать нас, — это работа. Обычный круг проблем, забот, мир завода, нашего сборочного цеха прочно держал нас в своих руках. Как бы там ни было, но каждое утро мы привычно поднимались на рассвете, нас привычно проглатывал наш сборочный, и мы принимались за работу. Сердились, когда во время не получали детали, материалы. По-прежнему испытывали гордость, когда из-под наших рук выходили красивые и мощные установки. И нам было так же приятно после нелегкой смены принимать душ, а потом торопиться на свидание, домой, в магазин или по другим делам, как и прежде, как и всегда.

Но что-то изменилось, бригада наша стала какой-то другой. Теперь на нас никто не давил, отсутствовала некая центростремительная сила, мы как-то расслабились, стали свободнее, нас уже не сплачивала та, не знавшая покоя и усталости энергия, которую олицетворял собою батя, подстегивавший нас из года в год.