Эдуард Овечкин - Акулы из стали. Ноябрь

Толик помолчал, вспомнил, как шли они с Витей и Светой от Северной до Голландии по каким-то темным тропам и пили коньяк из горла и закусывали шоколадками, а над ними сияли звезды, и жизнь текла неспешно тогда и казалась бесконечной и, пожалуй, даже прекрасной.

– Ну чо там дальше-то?

– Ну чо. Привели Свету до КПП, объяснили ей план действий, а сами пошли на теннисный корт ждать ее – обратно же обещали проводить. Лежим с Витей на лавочках, море плещется у ног, наверху белые звезды в черном небе, тополя шумят, жара ушла, такая благодать. И Витя говорит, ну, чувствуешь теперь? Ага, говорю, чувствую. Вот она там ему сейчас сосет и все остальное, а мы с тобой такие, природой наслаждаемся, и он же не узнает никогда, кто его феи, да? А это мы. И вот нам хорошо от того, что у него сейчас жизнь налаживается минут на десять, да? Да, говорит, Витек, жаль только, что ему никто не поверит. А ведь и правда, соглашаюсь, кто ему поверит-то, что все это рассказывают и ни у кого не было, а он рассказывает – и у него было. Прям дух захватывает, да? Да, ну пошли, Толик, Свету обратно поведем. А Света уже ждет нас за воротами, курит и слезы вытирает. Курсантик этот ошалевший на стуле лежит и как рыба на берегу воздух хватает, и глаза такие же, как у рыбы – красота. Чего, говорим, Света, плачешь? Обидел, может? Так мы ему сейчас! Нет, говорит, Света, от того я плачу, что такие вы Атосы, что хоть лилию на плече коли, чтоб вы меня наказали!

– Наказали?

– Ну. И нас потом с утра наказали за то, что мы из увольнения опоздали, потому что Свету всю ночь наказывали. Круговорот наказаний в природе получился.

– И курсантика того вы тоже наказали.

– Это как?

– Ну вот так. Смотри, ему тридцатник уже скоро, и он нет-нет да рассказывает эту историю, так ведь? Ну такое в себе не удержать? И до сих пор ему никто не верит и говорят: Вася, да хватит заливать уже, епта, ну что ты, взрослый мужик, а байки все курсантские травишь! А он-то знает, что у него-то было! Вот у них у всех точно нет, а у него – точно да. Но получается, что раз ему никто не верит, то и у него как бы и нет. И сколько ему будет, сорок? Пятьдесят? Когда он смирится и подумает: ну да, наверняка же и не было, что за память у меня – подсовывает всякое!

– А мы об этом-то и не подумали тогда!

– Ну а так прикольно, да. Мне бы так кто, да в восемнадцать лет!

– И мне бы!

– Ну долго вы там? – В дверь заглянул представитель второй партии. – Мы замерзли уже, давайте быстрее, да за стол уже сядем!

Когда Толик засыпал, сытый, пьяный и распаренный, в голову к нему опять пришла Лена, и вспомнил он, как первый раз пришел к ней домой с педигрипалом. На него просто акция была в ларьке в связи с тем, что он был маленько просрочен, и ни на что больше остатков денег не хватало. А раз Лена попросила цветы не носить, то почему бы и не педигрипал в банке? Так, решил тогда Толик, и за оригинала сойду: вот, мол, Лена, Коню твоему мясные консервы. Ну кто так делал когда? Да, согласилась Лена, думала – стоит ли, но теперь придется тебе отдаться, Анатолий, потому, что все понятно. Последние деньги отдал, так ведь?

А в окно к Лене кто-то стучал снаружи – не то жук, не то шмель. И Толик, дрожащими пальцами пытаясь расстегнуть застежку на бюстгальтере Лены, думал: как странно, что он стучится снаружи, я-то думал, что они стучатся только изнутри, пытаясь улететь на свободу. И чего это он забыл тут, внутри? Но на окне были задернуты шторы, и даже определить, жук это или шмель, было невозможно. Но точно не муха или пчела – бумкало редко, но солидно. Подожди, Толик, дай я сама, потом потренеруешься расстегивать на ощупь, не глядя. Лена отвернулась, а Толик встал и заглянул за штору: на подоконнике рос огромный цветок с ярко-красными цветами, а в окно стучал шмель и теперь можно было спокойно сосредоточиться на том, что у Толика случалось в жизни первый раз, если брать в расчет объективную реальность, а не ночные рассказы в парно-пожарном дозоре или в караулке, когда не можешь уснуть, потому что не привык еще спать в ботинках. И легко было подумать, что надо сосредоточиться, но сосредоточиться не получилось, и кончил Толик едва ли не быстрее, чем начал, но Лена сделала вид, что ей и так хорошо. Толик едва успел подумать, что надо бы обязательно повторить, только водички бы сходить попить на кухню, как хлопнула входная дверь и кто-то затопал в прихожей. Да не дергайся, успокоила Лена, это отец, он никогда ко мне в комнату не заходит. Но легко сказать не дергайся, когда ты лежишь голым с голой же дочерью отца, который топает по квартире, а вот не дергаться при этом проблематично. Толик выдержал паузу, чтоб показать, что он и не волнуется, что в этом такого-то. Но потом, сославшись на то, что надо попить водички, оделся и пошел на кухню. На кухне Ленин отец как раз доедал педигрипал из банки, ловко орудуя вилкой и отламывая ломти от буханки черного хлеба.