Эдуард Овечкин - Акулы из стали. Ноябрь

– Здорово, морячок! Меня зовут Гена, будем знакомы!

– А я – Толик, – пожал руку Толик и замешкался, говорить или нет о том, что это собачьи консервы, когда в банке осталось уже меньше половины и человек ест с таким аппетитом.

– Нормального Ленка себя жениха нашла! – Гена насадил на вилку кусок хлеба и макнул его в банку. – Это я понимаю – консервы принес, не то что те, чахоточные, все с пизженными розами из парка ходили! Че там Ленка, занимается?

– Занимается! – охотно подтвердил Толик, не сильно-то и соврав.

– Ну, пусть занимается! Ученье – свет! Скоро мать придет, останешься с нами на ужин?

Ну и правильно, что не сказал, чего человеку кайф обламывать, согласилась Лена. Застегнешь мне лифчик? Конечно, согласился Толик, снимая его обратно, но позже. И второй раз вышел у него на славу. Ну он так подумал, судя по запыхавшейся совсем Лене и времени, большему, чем первый. Могу, значит, надо только больше тренироваться. Ого, подтвердила Лена, аж ноги дрожат, ничего себе ты и не Толик никакой, а Анатолий, как минимум. И они смеялись тихонько, когда опять кто-то пришел и Лена сказала, что вот теперь быстро давай одеваться, это мама, а она помоет руки и зайдет обязательно.

Уж что-что, а быстро одеваться Толик умел и успел даже отдернуть шторы – шмеля уже не было: то ли улетел к другим цветам, а то ли расшиб себе башку, пытаясь опылить именно этот, – когда в комнату вошла мама.

– Тот самый Анатолий? – вроде бы даже обрадовалась она. – Зинаида Степановна, рада познакомиться лично. Через час у нас ужин, накрываю и на вас, да? Лена. Белье если не успела надеть, то хоть под диван его закинула бы.

И мама Лены, кадровик на судоремонтном заводе, и папа ее, бригадир цеха покраски кораблей, людьми оказались в общении простыми, легко идущими на контакт и оттого приятными. И в кого у них вышла такая Лена, думал потом Толик, что с ней так сложно, и не потому, что дурак, а потому что она будто из параллельного мира, где эмоции и чувства нужно обязательно прятать и гордость важнее, чем что бы то ни было. И даже гордость – ну пусть, с этим Толик мог бы еще смириться. Но вот это ее равнодушие, зачастую явно показное, и страсть только в постели выбивали его из колеи напрочь, и что с этим делать, он придумать не мог тогда. А сейчас не мог понять, что он все-таки делал не так и как надо было, и надо ли было вообще.

На первое был борщ, и Гена, едва перед ним поставили тарелку, всыпал туда ложку перца черного, ложку перца красного, пол ложки соли, еще какой-то травы – не то тархуна, не то розмарина, а сверху положил стручок перца «Огонек».

– Как же ты мне надоел! – хлопнула по столу полотенцем Зинаида Степановна. – Готовишь стоишь часами тут, стараешься, а тебе хоть воды тарелку поставь – все одно!

– Ну, виноват я, что двадцать лет корабли крашу и вкусов уже не чувствую?

– А борщ очень вкусный! – Толик решил заступиться.

– Правда?

– Да, только у бабушки такой и ел! Хорошо вы готовите, отлично просто!

– Да ты хоть попробуй сначала, соловей, – шепнула ему на ухо Лена.

А что было на второе, Толик вспомнить не успел, потому что заснул и не просыпался ни на подъем флага, ни на утреннюю постановку задач и еле как встал ближе к обеду: в кои-то веки ничего не снилось такого, что мешало бы спать, и из сна этого выходить наружу не хотелось вовсе.

– А где ты был целый день? – удивился механик, встретив Толика на мостике.

– Документацию исправлял.

– Исправил?

– Да.

– Врешь?

– Да.

– Ну забей уже, через неделю идем в море, план прислали, и никому уже дела нет до твоей документации. Что у тебя по матчасти?

– У меня вообще пучком все, даже удивительно. Вот только перемычка ВВД у нас в корме травила же.

– Это я в курсе. Завтра работяг прислать обещали. А чего ты небритый, как мохамет какой?

– Да я не помню уже, когда с корабля уходил. Чувствую уже, как дичаю, и боюсь даже покинуть родное железо.

– Это хорошо. На железе лишний офицер под рукой никогда не лишний. А как дышал-то, как дышал про библиотеку свою!

– Пойду сегодня!

– Свежо питание…

– Да век на лодке не кататься!

– Да верю я, верю, чо ты божишься тут прямо.

Но не в таком же виде, потер Толик свою щетину дома в ванной у зеркала, идти в библиотеку. Там же наверняка не мичман книги выдает, а вполне себе гражданская женщина. Да и вообще – пускают ли в библиотеку в таком виде? Может там у них тоже уже фейс-контроль, как в приличном ресторане, и такие вышибалы: а куда это мы, батенька, в таком виде? За Достоевским? Нет? Тогда будьте любезны привести себя в подобающий вид. И Толик, пока брился, представлял себе этих библиотечных вышибал: здоровых – вышибалы же, но прилично одетых и непременно в пенсне. И было смешно, но Толик не смеялся, а просто занимал этими образами мозг, чтоб не думать опять о том, что же ему делать-то дальше с этим, будь он неладен, смыслом и где его искать и надо ли искать, а когда найдешь, то подойдет ли он к текущей жизни или станет еще хуже, чем сейчас? И тогда вот что делать?