Эдуард Овечкин - Акулы из стали. Ноябрь

– Я, тащ командир!

– Я чего тебя вызывал вообще. У тебя ж день рождения сегодня, да?

– Да.

– Ну дык и вот, – командир развернул газету и достал из нее грамоту, – вот тебе от меня грамота, за хорошую службу. И по традиции (зам достал из портфеля вязанку сушек) от нас тебе.

Командир повесил сушки Толику на шею.

– Теперь ступай. На подъем флага можешь не выходить. Скажи: я тебе увольнительную на сегодня дал, до восьми пятнадцати. Как раз успеешь зубы почистить, умыться нормально и в бой. Потому что покой нам – что?

– Только снится! – бодро доложил зам.

– Верно, товарищ замполит!

Эх, знали бы вы, что мне сейчас снилось… Покой ваш, бой, все вот это вот… тьфу. Толик облизнулся по пути в каюту и будто даже почувствовал привкус чужого пота на губах – вспомнилась Зойка из сна.

Обстоятельно и не спеша умываясь, Толик думал, что вот как странно – забыл про свой день рождения. Нет, понятно, что не девочка и не ребенок: от предвкушения глотать слюни заранее и ждать даже и неуместно. Но вот так, технически просто, не вспомнить про свой день рождения – это же что, тоже симптом? Может и правда к доктору за таблетками сходить?

Заварив чай, Толик следил за чаинками, плавающими в стакане, и подумал, что если, например, жениться на ком-то прямо отсюда, то вот те его сомнения по поводу правильности тащить сюда нормального человека из нормального места можно и не учитывать. Ну вот Катя, например, она же отсюда, и если она здесь живет и так, то от жизни с Толиком хуже ей точно не станет. На первых порах-то точно. Надо все-таки сходить к ней. А вдруг она не замужем? Непонятно, хочу ли я ее любить и вообще могу ли я любить в принципе. После накопленного опыта определенные сомнения оставались, но так-то я и не против попробовать. Думать о Кате было приятнее, чем о своем бессмысленном существовании, и это о чем-то да должно говорить, разве нет? Пусть и не любовь, но хоть что-то светлое. А как еще из этого, куда он попал, выбираться? Толик не знал. И даже не знал, хочет ли он из него выбираться.

В каюту торжественно постучали:

– Сова, открывай! Медведь пришел!

– Никого нет дома! Уходите! – крикнул в ответ Толик, и дверь тут же открылась.

– Коллега! – За дверью стояли Игорь, Антон и еще кто-то пыхтел дальше – в узком коридорчике больше двух человек не помещалось. – Разрешите вас, так сказать, со всей нашей вот этой вот, и чтоб вам всего и до конца, и мы будем только рады! Вот вам от меня коньяк, но без нас его, чур, не пить!

– А чего у тебя коньяк в бутылке из-под лимонада «Буратино»? Какой же это коньяк?

– Самый натуральный! Вот этими вот руками, из лучших сортов корабельного «шила», на кедровых орешках настаивал! И что тогда коньяк, если не это? Но без нас не пить!

– Да без вас выпьешь, ага.

– В шестнадцать ноль-ноль в сауне начинаем! – Антон протиснулся и пожал Толику руку. – Поздравляю!

– И я! – крикнул из-за дверей Саша.

– И мы! – крикнули из-за Саши, очевидно Андрей и кто-то еще.

– Ребята, – Толик растрогался, но виду не показывал, держался, – да у меня и нет ничего, ни закуски, ни… вообще ничего, я третий день с корабля убежать не могу!

– Обижаешь, мы все принесли: и закуску и выпивку. И даже резиновую женщину тебе в военторге купили, раз у тебя с настоящими не клеится! Мы же друзья, Анатолик! – Саша говорил строго. – И даже сауну я лично истоплю. А это, считай, как орден тебе выдали!

– Спасибо, ребята! Растрогали, черти!

– А почему тогда я слез на глазах не вижу? – уточнил доктор. – Ну ладно, пойдем, не будем мешать утреннему туалету новорожденного!

Чай приятно горчил. Так называемый коньяк пах, естественно, спиртом и чуть-чуть орехами, но на цвет был густо коричневым. Ну и как бы да, что еще коньяк, если не это, вспомнил Толик и захотел даже улыбнуться, но не смог – смог только растянуть губы в гримасу, но привычного ощущения улыбки не было: не щурились глаза, не становилось приятно мозгу и не хотелось глубоко вздохнуть, потянувшись.

Позвонил механик.

– Анатолий, зайди ко мне немедленно, если в сознании еще!

– Семен Степанович, пять минут, чай допью?

– Даже шесть можешь, я сегодня добр к тебе же! Жду.

Толик нашел в секретере корку черного хлеба, погрыз, запивая чаем, и решил, что надо что-то делать с этим всем, что с ним происходит, надо как-то вытаскивать себя из этого – сейчас ты не можешь улыбнуться, да и черт бы с ним, а вдруг завтра и как дышать забудешь? Ладно, пойду к механику.

– Анатолий! – Механик даже улыбался. – Разрешите вас категорически поздравить! Семь футов под килтом и полные карманы марципанов!