Эдуард Овечкин - Акулы из стали. Ноябрь

– А издалеча ли?

– С Севера. Я моряк – видите? – И Толик показал на РБ, в котором он гулял по полю, и даже усмехнулся – надо же, видят, что я в РБ, и не знают, что это значит. Вот это глушь, вот это я понимаю!

– Моря-я-як? – Кто-то из женщин даже присвистнул. – Ну надо же, бабоньки, вот это дела-а-а! Моряков-то в наши края отродясь и не заносило! Все олени да трактористы кругом!

Восхищаются – это хорошо, подумал Толик. Нет, ну и смеются, конечно, но это тоже хорошо, потому что и восхищаются тоже. А чего я в РБ-то в поле поперся? И зачем я вообще с собой в отпуск его брал?

– Попить бы, – улыбнулся Толик всеми своими двадцатью четырьмя зубами, – водички не найдется у вас?

– Да что водички? Даже переночевать где найдем! – Все опять дружно прыснули смехом.

– Пошли! – Та, что первая, сняла косынку с головы и, широко размахнувшись, закинула ее себе на плечо. – У нас в лесу припасы, чтоб не спеклись. Напою тебя, морячок!

– Ишь ты, Зойка, глянь, коза, уже и морячка себе подобрала!

– А потому, что одна я у вас холостая! Оттого право и имею! – И Зойка показала товаркам язык, на что они опять дружно рассмеялись.

– Смотри, морячок, об Зойку глаза-то не намозоль!

– Да ладно глаза, кабы чего другого не намозолил!

И опять дружный хохот; Зойка шла чуть впереди Толика и не обращала на это внимания. Толик старался на Зойку не пялиться во все глаза, но рассматривал исподтишка: бабой Зойка была дородной – Толик никогда не употреблял этого слова, но тут оно легло прямо как на свое место. Рослая, почти с Толика ростом, в теле, что видно было даже в просторных одеждах, но не грузная – шла мягко, плавно, будто плыла.

В лесу и правда было прохладно: только вступили в него, так тут же и пахнуло свежестью и звуки сразу стали другими – звонкими и сочными, хотя было почти так же тихо, как и в поле, разве что где-то вдруг застучит дятел или сосны зашепчутся меж собой кронами.

– Вон там у нас провиант, – показала Зойка на стайку березок у края небольшой полянки. – А вы надолго к нам?

– Не знаю еще, не решил. Как пойдет. Вчера только приехал. А давай на «ты», может? Чего мы выкать будем?

– Давай. А сколько у вас моряков, отпуска? По месяцу небось?

– Да не, что ты, больше – три.

– Три?

– Ага.

– Три месяца?

– Да.

– Надо же, вот это диво, конечно. Мы тут про такие отпуска и не слыхали. А за что это вам так?

– Ну за вредность. Север же.

– Холодно?

– Не то слово. Зимой солнца нет, еще и края дикие – безлюдные. Еще месяц добавляют на санаторное лечение.

– И что ж ты не в санатории?

– А наши санатории летом кем-то вечно заняты, только с ноября по апрель туда и можно попасть. Да и скучно там, нечего делать.

– А тут?

– Тут не знаю еще. Чем вы тут занимаетесь вообще?

– Мы-то? Работаем в основном да по хозяйству.

– А развлекаетесь как?

– Ну, танцы бывают. Кино иногда в клуб привозят. Пришли.

Зойка плюхнулась в траву и дернула шнурок на кофте – кофта распахнула ворот, и Толик увидел капельки пота меж пухлых Зойкиных грудей и подумал: вот лизнуть бы. А подумав, покраснел, словно Зойка могла читать его мысли. А она прыснула, будто и правда прочитала, подмигнула Толику и протянула кувшин:

– Пей, морячок!

А и лизну ведь наверняка, подумал Толик, чего: раз она холостая и я теперь тоже не при делах…

Мерзко и нагло затрещал телефон над головой. Толик вылупил глаза и вскочил: сон отпускать не хотелось, а хотелось схватить его за хвост и удержать. Но как, если телефон продолжал трезвонить, а маленькая лампочка в секретере отражалась в зеркале и не очень четко, но привычно рисовала очертания его крошечной каютки на корабле?

– Тьфу ты, черт! – чертыхнулся Толик и взял трубку. – Алло.

– Толян?

– Ну.

– Тебя командир в центральный вызывает.

– Прямо сейчас?

– Нет, завтра после обеда. Бегом давай.

Толик сунул ноги в тапочки, наскоро сполоснул лицо, накинул куртку от РБ и побрел в центральный. На лодке было тихо и безлюдно, только привычные звуки пустого, но живого корабля. Ночь, что ли, не понял Толик. Так чего бы ночью командиру меня вызывать, больно я важная птица…

В центральном командир сидел в своем кресле: шинель расстегнута, каракулевая шапка, еще мокрая от снега, лежит на столе. Рядом со столом переминается зам – этот не раздевался и шинели не расстегивал, только сдвинул шапку со лба, чтоб не так жарко было. Дежурный в ватнике и рядом подсменный верхний с гюйсом. Ага, значит скоро подъем флага. Ну ладно, хоть во времени сориентировались.