Кирилл Рябов - Пёс

Бобровский сунул пальцы под чашку и попытался выдернуть провода. Ничего не получилось. По спине потекли ручейки пота, жирные и горячие, как растительное масло. Он отыскал нож, запихал лезвие в сплетение проводов и попробовал пилить. «Отрежу их на хрен», — подумал Бобровский, ковыряя.

В этот момент его тряхануло. Показалось, что волосы на голове встали дыбом. Бобровский слетел с табуретки и повалился на кровать. Рука пульсировала от боли. Он пошевелил пальцами. На секунду показалось, что кончики пальцев светятся голубым сиянием. Сердце долбило как пулемёт. Но вскоре вернулось в привычный ритм. Немного полежав, Бобровский пошёл на кухню. Рука немного болела. Он надел на шею петлю, вскарабкался на стол, отодвинул занавеску и привязал конец удавки к карнизу. С улицы, наверно, будет видно. Да плевать. Как-то по телевизору показывали сюжет об одной актрисе, которая надела петлю на шею и выбросилась в окно. Потом висела весь день на фасаде дома. А соседи с нижнего этажа, должно быть, вволю насмотрелись на её мёртвые ноги.

По двору проехал мусоровоз. Бобровский шагнул со стола. Удавка схватила за горло. Кровь хлынула к голове, залила глаза и уши. Потом раздался хруст, но это были не его шейные позвонки. Бобровский грохнулся на пол, сверху на него упал карниз и накрыл занавеской. Сердце снова стучало как пулемёт, но удары были какие-то пустые и болезненные, не хватало крови и кислорода. Бобровский выбрался из-под занавески и на четвереньках двинулся в комнату, волоча за собой карниз. Ему просто хотелось залезть на кровать и лежать до скончания времён. Карниз застрял в дверном проёме и снова стиснул шею удавкой. Бобровский стал тянуть. Кровь опять залила голову. Но он понял, что не сможет себя убить. Вся решительность куда-то пропала. Он освободился от удавки, засунул карниз в кладовку, где был свален всякий хлам, вернулся в комнату и лёг на кровать. По телевизору шла мелодрама. Главная героиня изменяла мужу с приёмным сыном. Приёмный сын в свободное время потрахивал молодую соседку. Муж в это же время крутил интрижку с толстожопой адвокатшей, которая защищала его по делу о мошенничестве. Непонятно было, что им всем в конечном итоге надо кроме порева на стороне. К тому же актеры были очень плохи. Сплошная фальшь, ни капли жизни. И пустые глаза во весь экран телевизора. Оператор перебарщивал с крупными планами.

В дверь позвонили. Бобровский слез с кровати и открыл. Это был Никита. Из-за его плеча выглядывал мужичок, похожий на камбалу.

— Здорово, — сказал Никита и сунул руку через порог. — Это Гена.

— Здравствуйте! — сказал камбала.

Бобровский пустил их в квартиру. Гена тоже протянул руку. Она оказалась вялой и тёплой.

— Геннадий.

— Алексей.

— А ты чего в труселях? — спросил Никита. — С бабой, что ли? То-то я не могу тебе дозвониться.

— Жарко, — сказал Бобровский и ушёл в комнату.

— Мы кухню осмотрим, — сказал Никита из коридора. — Ген, ты рулетку взял?

Бобровский надел джинсы и чёрную футболку с надписью «Metallica», купленную в секонд-хенде пару лет назад.

— А занавеска где? — услышал он голос шурина с кухни. — И карниз?

— Я не знаю, — ответил Геннадий.

— Ладно. Делай замеры. Я с зятем покалякаю пока.

— Тук-тук! — сказал Никита, заглядывая в комнату.

— Ты чего? — спросил Бобровский.

— Ну вдруг ты правда с тёлкой? Нет, я без осуждения, всё понимаю.

Бобровский посмотрел на его плоское добродушное лицо и спросил:

— Никита, ты дурак, что ли?

— Почему? — Тот дотронулся до волос. — Я же говорю, не дозвониться до тебя. Прихожу, ты мне дверь голый открываешь.

— Я был в трусах, — сказал Бобровский.

— И шея вся в засосах, — сказал Никита и самодовольно улыбнулся.

Бобровский немного втянул голову в плечи.

— Это аллергия. Что ты хотел?

— Ну как…

Никита сел рядом.

— Дела надо делать, понимаешь? В паспортный стол сходить.

— Выписаться?

— Да, сняться с регистрации. Но там всё быстро.

Бобровский посмотрел на экран телевизора. Толстожопая адвокатша как раз перепихнулась с пасынком главной героини. Они лежали укрытые по горло одеялом, голова к голове, и несли ахинею.

— Я тебя люблю.

— И я тебя люблю.

— Но ты и Жанну любишь.

— Как маму, да, люблю.

— Ты ведь с ней спишь.

— Ах, это так сложно и запутанно!

— Я ухожу от тебя, бросаю тебя.

— Нет, не смей этого делать. Я не буду с ней спать никогда больше.

— Ты врёшь, врёшь!

Бобровский совсем забыл, что ему надо выписаться из квартиры. Но куда?