Жюльен Сандрель - Комната чудес

В последнее время в мамином голосе появилось кое-что новенькое. Если быть точным, три вещи. Мама мне о них не говорила, но я догадался.

Во-первых, мама запала на Эдгара. Я в этом уверен. Раньше я ни разу не слышал, чтобы она о ком-нибудь отзывалась с таким обилием хвалебных эпитетов. Должен признаться, что я жутко ревнив. Она постоянно рассказывает мне о том, что они делали вместе с Эдгаром или – что для ревнивца в сто раз хуже – вместе с Изой. Она подключила их обоих к выполнению моей программы чудес. Поначалу я страшно негодовал. Мне казалось, что Эдгар и Иза вытеснили меня из маминого сердца. Я и сейчас к ним ревную – это сильнее меня. Но поскольку мне нравится Эдгар и я обожаю Изу, то я решил: раз уж кто-то должен меня заменить, пусть это будут лучшие игроки чемпионата! В общем, я слушаю мамины рассказы о том, как она воплощает мои мечты и вместе со своими новыми друзьями проживает мою жизнь. Мне очень обидно, что я не могу во всем этом участвовать, но в то же время я прямо-таки блаженствую. Мама вбила себе в голову, что должна одну за другой переворачивать страницы моего дневника и делать все, о чем я написал. Когда я слушаю о ее подвигах, я помираю со смеху. Она умеет поднять мне настроение! Я уверен, что это для меня очень полезно – она меня тормошит, хотя я остаюсь лежать бревно бревном.

Ей удалось несколько раз меня поразить.

Я никак не ожидал, что она сумеет пробежать цветной полумарафон в Будапеште и дойдет до финиша. Мама заранее сказала, что сомневается в том, что одолеет эту дистанцию, и поэтому попросила Эдгара ее сопровождать: он будет давать ей советы, поддержит ее, а в случае необходимости – если ей станет совсем плохо – привезет домой. Я подумал, что она вполне могла бы выбрать кого-нибудь другого, но, когда накануне их отъезда в Венгрию услышал, как пересмеиваются Шарлотта и бабуля, понял: что-то происходит. Мне это совсем не понравилось. У меня сложилось впечатление, что мама смирилась и решила: пусть жизнь продолжается, даже без меня. В последний вечер в Будапеште она явно не скучала! Эдгар тащил ее домой, Эдгар ее защищал – она сама это рассказывала, и в ее голосе слышались явственные нотки восхищения, на мой взгляд довольно глупого. Да, я ревную, я про это уже говорил.

А сейчас мама пришла ко мне с Изой. Я страшно обрадовался, хотя тут же подумал: если она увидит, в каком я состоянии, то наверняка меня разлюбит. Вчера Иза с мамой ходили на вечеринку радиостанции NRJ , на вручение музыкальных наград. Мама прямо-таки железно решила любой ценой выполнить самый трудный, как мне кажется, пункт моей программы. И она его выполнила! Моя мама – гений. Когда я слушал, как она поет вместе с Мэтром Гимсом, я смеялся и плакал. Я-то знаю, что она ненавидит такую музыку. И я ощутил очередной укол ревности из-за того, что мама взяла с собой Изу.

Конечно, я очень хочу, чтобы у мамы была нормальная жизнь, чтобы она опять начала встречаться с разными людьми, но в то же время меня это бесит, потому что я понимаю, что становлюсь для нее не таким уж важным. Скоро я вообще превращусь в фон, а на первый план выступят другие: Эдгар, Иза, бабуля, Шарлотта. Мама с Шарлоттой теперь на «ты», и это означает, что они продолжают общаться и за пределами больничной палаты. У меня такое впечатление, что они подружились. Странно: судя по голосу, Шарлотта намного моложе мамы. Сейчас мне многое кажется странным. С другой стороны, ничего странного нет. Если подумать, мама тоже как будто помолодела. И голос у нее помолодел.

Мама выполнила почти все, что я наметил в своем дневнике. Осталось совсем чуть-чуть, и это меня пугает. А что потом? Я гоню от себя эти мысли, но они возвращаются. Дело в том, что вторая вещь, о которой мама мне не говорила и о которой я сам догадался, состоит вот в чем. У мамы новые жизненные планы. Она хочет найти другую работу. Я совершенно в этом уверен, и это меня совсем не радует. Я ведь знаю, что для моей мамы работа – это все. Допустим, она и правда сменит работу. У нее появятся новые коллеги, она окунется в новый мир. А я? Где в этом новом мире будет место для меня? На пятом этаже больницы Робера Дебре. Но не в ее жизни.

Но хуже всего последняя вещь, о которой мама молчит. Надежда, что я очнусь, тает с каждым днем. Недавно я понял, что врачи назначили определенную дату. Не знаю, какую именно, но чувствую, что это уже довольно скоро. Мама продолжает твердить мне, что я должен бороться и что я обязательно выкарабкаюсь, но в ее голосе больше нет прежней убежденности; порой мне кажется, что она смирилась с неизбежным. В такие минуты мне хочется заорать: да я уже очнулся! В незапамятные времена, как сказала бы бабуля Одетта. Только всем на это наплевать, а эти обормоты врачи вообще ничего не соображают, хотя после школы учились по двадцать пять лет, а вся больница у них набита суперсовременным оборудованием. Дерьмо, а не больница. Извините за грубость, но у меня тоже больше не осталось сил. Неужели маме это не приходит в голову? Если мое тело не начнет подавать признаки жизни, я скоро перестану бороться. До сих пор я держался только ради нее. Ради всего, что она для меня сделала и продолжает делать. Но я уже понемножку сдаюсь. Я понимаю, что превратился в неподвижный бесполезный предмет, даже не в мебель – кому нужна такая мебель? Я знаю, что все тело у меня утыкано трубками, что мне прямо в желудок вливают уже пережеванную кашку, что мне, как младенцу или старику, надевают памперсы. Я пытаюсь вообразить, на что я похож, и меня берет отвращение. Я – настоящий урод, и у меня нет даже голоса, чтобы удивить жюри: брысь отсюда, пшел вон, следующий! Мама говорит, что я красивый. Я ей не верю, хотя мне приятно слышать эти слова. Бабуля говорит, что я ее сокровище, что моя комната ждет меня дома и что в ней полным-полно подарков для меня.