Дэвид Митчелл - Под знаком черного лебедя [= Лужок черного лебедя]

– МАМА! Открой дверь, пожалуйста!

Мама уже бежала к двери. Я занял свою обычную снайперскую позицию на лестничной площадке.

– Эван, я полагаю! – Мама говорила специальным голосом, которым она обычно успокаивает нервных людей. – Очень приятно наконец-то с вами познакомиться.

Эван с виду был абсолютно спокоен.

– Мне тоже очень приятно с вами познакомиться, миссис Тейлор. – Он выговаривал слова, как мажор, но его мажористость была меньше, чем напускная мажористость мамы.

– Джулия нам очень много о вас рассказывала.

– О боже, – ухмыльнулся Эван, распялив рот до ушей, как лягушка. – Я пропал.

– Нет-нет-нет, – мама засмеялась, как будто конфетти просыпалось, – только хорошее.

– Она и мне о вас очень много рассказывала.

– Хорошо, хорошо. Прекрасно. Ну что ж, зайдите в дом, пока ее светлость заканчивает… то, что она там заканчивает.

– Спасибо.

Мама закрыла дверь.

– Вот. Джулия сказала, что вы учитесь в школе «Вустерский собор»? Верхний шестой класс?

– Да. Как и Джулия. Экзамены не за горами.

– Да, да. И как вам это… э… нравится?

– Что именно, экзамены? Или школа?

– Э… – Мама шутливо пожала плечами. – Школа.

– Она слегка… консервативна. Но если бы это от меня зависело, я не слишком многое поменял бы.

– В традициях есть немало хорошего. Слишком легко выплеснуть вместе с водой и младенца.

– Я с вами целиком и полностью согласен, миссис Тейлор.

– Да. Ну что ж, – мама взглянула на потолок, – Джулия все еще собирается. Может быть, вы хотите чаю или кофе?

– Большое спасибо, миссис Тейлор, – отказ Эвана был безупречен по форме, – но моя мать организует дни рождения с военной четкостью. Если она заподозрит, что я где-то замешкался, то на рассвете меня выведут во двор и расстреляют.

– О, как я ее понимаю! Брат Джулии не соизволит выйти к столу, пока еда полностью не остынет. Меня это просто до исступления доводит. Но я очень надеюсь, что вы как-нибудь придете к нам на ужин. Отец Джулии просто умирает от желания с вами познакомиться.

(Это для меня новость.)

– Я боюсь вас обеспокоить.

– Что вы!

– Видите ли, я вегетарианец.

– Я только рада буду тряхнуть кулинарной книгой и приготовить что-нибудь неизбитое. Вы обещаете прийти как-нибудь вскоре?

(Папа называет вегетарианцев «травоядная бригада».)

Эван изобразил вежливую улыбку, которая не то чтобы означала согласие.

– Прекрасно. Отлично. Я, пожалуй… загляну наверх, а то вдруг Джулия не знает, что вы здесь. Вас не затруднит подождать минутку-другую?

Эван принялся разглядывать семейные фотографии, висящие над телефоном. (При виде той, на которой «наш Джейсон еще малыш», я корчусь от стыда, но родители ни за что не соглашаются ее убрать.) Я разглядывал Эвана – загадочное существо, по своей воле проводящее время в обществе моей сестры. Он даже тратит деньги на всякие штуки для нее – бусы, пластинки и все такое. Почему?

Эван не слишком удивился, когда я спустился по лестнице.

– Джейсон, верно?

– Нет, меня зовут Тварь.

– Она тебя так называет, только если разозлится по-настоящему.

– Ну да, всего лишь каждую секунду каждой минуты каждого часа.

– Это неправда. Честное слово. И потом, ты бы слышал, как она меня назвала, когда провела все утро в парикмахерской, а я не обратил внимания на ее новую прическу.

Эван состроил забавную виноватую рожу.

– Как?

– Если я повторю дословно, – он понизил голос, – куски штукатурки посыплются с потолка от ужаса. Обои отлепятся от стен. Боюсь, тогда первое впечатление, произведенное мной на твоих родителей, будет не слишком благоприятным. Прости, но есть вещи, которым лучше оставаться под завесой тайны.

Круто, наверно, быть Эваном. Так разговаривать. Ну что ж, пожалуй, это не самый худший вариант. Джулия могла выбрать и кого похуже.

– А можно мне посидеть в твоем «эм-джи»?

Эван глянул на массивную «Секонду» (на металлическом браслете).

– Почему бы нет?

– Ну как, нравится?

Обтянутый замшей руль. Кожа цвета бычьей крови, отделка – каштан и хром. Круглая ручка на рычаге переключения передач удобно легла в ладонь. Низкая, обтекаемая машина, сиденья словно обнимают тебя, когда откидываешься на спинку. Эван вставил ключ зажигания, и приборная доска засветилась призрачным светом. Стрелки плавают в циферблатах. Складная крыша, пахнущая гудроном, не пускает внутрь ветер. Просто невероятная песня полилась сразу из четырех колонок и наполнила машину. («Это „Heaven“ [4] «Рай» ( англ .). , – объяснил мне Эван, вроде бы небрежно, но не скрывая гордости, – Talking Heads . Дэвид Бирн – гений». Я лишь молча кивнул, впитывая ощущения.) Из освежителя воздуха в виде горсти кристаллов льется запах горького апельсина. Логотип «Кампании за ядерное разоружение» на стекле рядом с диском автомобильного налога. Боже, если б у меня была такая машина, я бы вылетел из Лужка Черного Лебедя со скоростью «Супер-этандара». Подальше от мамы, папы и их скандалов на три, четыре и пять звездочек. Подальше от школы, Росса Уилкокса, Гэри Дрейка, Нила Броуза и мистера Карвера. Дон Мэдден пускай едет со мной, но больше я никого не возьму. Я вылечу, как Ивел Книвел, с белых скал Дувра и полечу над Ла-Маншем, над безупречным рассветом без единого пятнышка. Мы приземлимся на нормандских пляжах и двинемся на юг, соврем, прибавив себе лет, и будем работать на виноградниках или на лыжных курортах. Мои стихи напечатает «Фабер и Фабер», и на обложке будет мой портрет карандашом. Фотографы будут драться за право поснимать Дон. Наша школа будет хвалиться нами в своих рекламных проспектах, но я никогда, никогда в жизни не вернусь в заляпанный грязью Вустершир.