Деб Калетти - Отдаю свое сердце миру

– Белла Луна.

– Дедушка. Спасибо тебе, дедушка.

– Спасибо тебе , Белла Луна. Спасибо, что не сдавалась, mia cara [133] Моя любимая ( итал .). .

– Слава богу, – говорит Джина. Да, и ему спасибо. Спасибо всем. Спасибо святому Христофору, защитнику путешественников, хранителю от бурь, эпилепсии и зубной боли. Спасибо дедушке Эду, спасибо маме, крепко прижимающей ее к груди, спасибо Малкольму, доктору Манн и даже Карлу Уолтеру, которого Аннабель замечает в толпе с фотоаппаратом в руках. Спасибо Доун Селесте и Люку, который поднимает ее в воздух и кружит.

– Ты это сделала, Аннабель. Ты это сделала!

– Дорогая! – На щеках Доун Селесты счастливый румянец. – Ты чемпионка! Великая, черт возьми, чемпионка!

Спасибо Заку и Оливии, которые тоже ее обнимают. Объятий много – тех, что сжимают ее, держат, отрывают от земли. Она болтает ногами в воздухе, когда ее подхватывает Зак.

– Ты победительница , черт побери! – говорит Зак. Слезы катятся по его щекам.

– Ты победитель. – Она прижимает Зака к себе. Им многое довелось пережить вместе. И ей, и Оливии, и всем, кто был там той ночью. Воздух становится невыносимо влажным. Все чувства сейчас обострены до предела. Боже, как же она рада находиться здесь. Какое счастье, что сердце и ноги двигали ее вперед, чтобы она могла прочувствовать все это.

– Видишь вон там? Репортеры, – со знанием дела говорит Оливия. Так и есть. Щелкают затворы фотоаппаратов. Солидно смотрится фургон новостного телеканала со спутниковой тарелкой на крыше. – Даниша Принс, – зачитывает Оливия из своего блокнота, который уже успела достать из рюкзака. – Из Washington Post . Она хотела бы поговорить с тобой, после того как ты переведешь дух.

– Ты – чудо, Оливия. – Аннабель растрогана. – Только посмотри, сколько ты всего провернула.

– Посмотри, что ты провернула! – В глазах Оливии блестят слезы.

Джина сует ей бутылку воды, и Аннабель жадно глотает. Это самая вкусная вода, которую она когда-либо пробовала. Люди поздравляют ее. Незнакомые люди. Они трясут ее за плечи, похлопывают по спине, спрашивают, как она себя чувствует. Трудно осознать всю грандиозность происходящего. Ее семья и друзья, понятное дело, в красных футболках, но и эти незнакомцы – тоже. Футболки «Бег за правое дело» повсюду. Она мысленно благодарит всех, кто ее поддерживал. Тетю Энджи и дядю Пэта, своих прежних боссов, Клэр и Томаса, своих коллег и подопечных из дома престарелых «Саннисайд», учителей из рузвельтской школы, друзей и их родителей, своих соседей и многих-многих людей, с которыми она даже незнакома . Джина подхватывает Малкольма и кружит его в воздухе.

– Я чертовски счастлива! – кричит Джина.

– Двадцать пять центов, мама! – перекрикивает ее Малкольм.

Что она чувствует кроме вины?

Радость. Она чувствует радость.

Ноги несут ее вперед, а сердце отстукивает удары в тот вечер, на праздничном ужине в ресторане «Морелли», где ее ждет еще один сюрприз. Ее отец только что прилетел из Бостона, и в выходной рубашке и джинсах он похож на ее папу, а не на Этого Негодяя Отца Антония. Он похож на ее папу, может, и потому, что все это время проявлял себя заботливым отцом: присылал ободряющие письма, звонил и оказывал всяческую поддержку. Он смущается и крепко обнимает ее. От него исходит до боли знакомый запах его любимого мыла.

– Так держать. Так держать. Я очень горжусь тобой, Орешек.

Она поражена, потому что не слышала этого прозвища много лет. Так он называл ее, когда она была маленькой, когда приносила ему табель успеваемости, чтобы похвалиться, когда они вместе практиковались в правописании слов, когда он с секундомером в руках гонял ее по двору. Она обнимает его в ответ. Когда они разжимают объятия, он держит ее за руки и смотрит в глаза, а она смотрит на него, и они видят друг друга. У нее такое чувство, что они действительно видят друг друга. Она – Орешек, теперь уже молодая женщина; и он – молодой отец с газонокосилкой, а ныне человек, который совершил ошибки и пытается их исправить и стать лучше. Он целует ее в щеку и занимает место в конце стола, рядом с Доун Селестой и Малкольмом. Он делает официанту комплимент за медовое печенье мостачоли. Возможно, это начало чего-то.

Ноги несут ее вперед, а сердце отстукивает удары и на следующий день, когда она идет по застеленному красным ковром коридору Капитолия. Сердце заходится. Идет заседание сената, и она встречается с сенаторами от ее родного штата Вашингтон, которые приглашают Аннабель на ежегодное послание «О положении страны», с которым президент выступит в феврале. Ее фотографируют. Она встречается с выборными должностными лицами из Орегона и Калифорнии, прежде чем попадает в южное крыло Капитолия, где беседует с председателем и заместителем председателя специальной комиссии по предотвращению насилия с применением оружия, которые приглашают ее выступить в качестве участника дискуссии на предстоящем декабрьском форуме. На следующий день у нее встреча со студентами Университета Джорджа Вашингтона. Аннабель не уверена, что справится. Дедушка Эд снова выталкивает ее на сцену. Она подходит к микрофону, опять слишком высокому. К ней обращены лица людей, и, глядя в них, она позволяет себе быть честной. Она помнит, что у каждого есть своя история, что людям в зале, вероятно, знакомы горе, смятение и бессилие.