Дмитрий Стахов - Сон в начале века

Но все рассуждения стали возможны лишь после, а поначалу Предыбайлов застыл перед портретом как вкопанный. Вот она, единственная! Такая вот мысль разорвалась в нем, словно граната. Ее осколки разбередили старые раны в предыбайловской нежной душе. Он чуть было не зарыдал.

Капитан, оказавшийся в очередной раз рядом с Предыбайловым, заметив предыбайловское состояние, пришел на помощь.

— Это Лизка Долгозвяга, — сказал капитан, — девчонка Карнизова. Она была какое-то время здесь, у хозяина, — капитан красноречиво обвел указательным пальцем окружающее великолепие, — но мой босс договорился, и Лизка теперь живет у него, с другими девчонками.

— Что значит — «с другими девчонками»? — спросил Предыбайлов нервным, срывающимся голосом.

— У моего босса много девчонок, — торопливо бросил капитан, поняв, что и так сказал лишнего, и отошел в сторонку.

Предыбайлов же, заслышав по рации, что Амбиндер, важное лицо и Карнизов собираются скоро покидать сауну, решил выйти на улицу, к машинам, дежурство в холле передав заместителю. Ночной воздух был свеж. Звезды висели низко, так, словно над Предыбайловым было южное небо. Предыбайлов чувствовал прилив сил. Он чувствовал в себе необычайные возможности. Его единственной оказалась Лизка Долгозвяга? Что ж, значит так тому и быть!

В течении нескольких дней Предыбайлов сумел заставить себя не думать о Долгозвяге. Он как бы заглушил ее образ. Празднование заключенного между Амбиндером и Карнизовым мира было бурным, и Предыбайлову было легче включиться в веселье, когда Долгозвяга жила у него в глубине. Такое расположение Долгозвяги в Предыбайлове не могло не сказаться на нем самом: он был сумеречен, немногословен, лицом темен, в движениях скован. Все спрашивали — что, мол, с тобой, не заболел? Но Предыбайлов лишь мотал головой.

Почему-то люди не спешат использовать хорошее. В тех случаях, когда они тешат себя надеждой, что хорошее от них никуда не денется, они оставляют его на потом. Хорошее пылится, ветшает, покрывается плесенью, а люди используют плохое, использовав плохое, переходят к посредственному и только после всего собираются приступить к хорошему, а оно уже негодно к употреблению. Примеров тому можно встретить массу. Хорошее принято оставлять про запас, а это в корне неверно.

Предыбайлов, празднуя, подружек, к нему попадавших, ублажал без обычного трепета и души. Весь он был с Долгозвягой. Ему следовало сразу отправиться за ней, а он терпел. С подружками он как бы отбывал повинность. Он выбирал из них что-нибудь похуже, затем переходил к тем, которые были чуть лучше. С каждой бывая, он исподволь давал понять, что существует та, которая не то что лучше, которая — небожительница, богиня, единственная, что с этой он лишь по необходимости, во исполнение правил игры. Женщины это чувствуют сразу, им такое не нравится.

О Предыбайлове вновь заговорили по углам как о человеке странном, внушающем опасения. О слухах доложили Амбиндеру. Тот, рыгнув, привстал над столом, но сил у опившегося и обожравшегося Амбиндера оставалось немного: он рухнул на стул и приказал Предыбайлова позвать. Предыбайлов явился.

— Ну? — спросил Амбиндер.

— Отпуск, — ответил Предыбайлов.

— Бжалуста! — Амбиндер кивнул. — Куда поедешь? В Испанию?

— Еще не знаю, — сказал Предыбайлов.

— Если в Испанию — скажи! У меня там свой отель.

— Спасибо... — Предыбайлов чуть поклонился.

— Не за что! — Амбиндер щелкнул пальцами, и один из его белых магов, из тех, что теперь всегда и везде сопровождали Амбиндера, стояли за его спиной, окружали его днем и ночью, легким жестом больших белых ладоней достал из воздуха пачку долларов и автомобильные ключи на красивом брелке.

— Отпускные! — сказал Амбиндер, протягивая доллары Предыбайлову. — И ключи от «альфа-ромео». Покатайся, милок!

— Спасибо... — Предыбайлов поклонился вновь и, пятясь, вышел из залы.

«Альфа-ромео» урчала, летела, стлалась. Предыбайлов выехал незамедлительно. Первым делом надо было замести следы, заплутать самому, заставить заплутаться следивших за ним: не только амбиндеровские хотели разузнать — куда это поехал Предыбайлов, но и сам Амбиндер интересовался свободным временем своих приближенных, Предыбайлова — в особенности.

Он поехал на запад, добрался до большого города, где снял номер в гостинице, переспал, позавтракав картошкой с творогом, цеппелинами и куском индюшатины, поехал на юг. Дорога на юг его увлекла, он добрался до моря, искупался, ощущая соль на губах и легкую усталость, повернул на север, где целый день собирал бруснику, хлопал комаров, тонул в болоте, грелся у костра. По дороге на восток Предыбайлов начал понимать, что «альфа-ромео» не приспособлена для отечественных колдобин, и на востоке продал машину какому-то кривому цыгану, называвшего Предыбайлова «сеньор» и клявшегося ежеминутно кровью отца.