Моника Вуд - Один на миллион

— И прямиком в тюрьму, — сказала Уна. — Эта следовательница — первый сорт.

Куину казалось, что она выглядит несколько измотанной, но она заявила, что в полном порядке и в помощи не нуждается.

— Они стащили у меня пять долларов и разбили вазу, — напомнила она. — Можно подумать, что на меня напали русские.

Небольшое подчеркивание согласных — тень акцента, подмеченная им в первый раз, — вот и все, что выдавало ее расстройство. В остальном она держала себя как обычно, возилась на своей чистой кухне, где на буфете в чайнике заваривался чай.

— Ваша риелторша только что меня подловила, — сказал он. — Хочет, чтоб вы знали — они молятся за вас. Просят Бога, чтобы отвел от вас беды, испытания и невзгоды.

— Кстати, я нашла потерянную сережку.

В ушах у нее висели зеленоватые капельки, от которых ее глаза оживали.

— Наверное, она выпала, когда грабители перетряхивали сиденья от стульев.

То ли вопреки браваде Уны, то ли из-за этой бравады, но Куин почувствовал слабость в коленях. Такую же слабость он почувствовал подростком, когда услышал новость, которую с рыданием сообщил брат, — отец позвонил из «того места», мама умерла. Это известие настигло Куина в спальне перед зеркалом, когда он репетировал гитарные позы, и пробило брешь в жизни. Этого известия ждали уже несколько месяцев, и все равно оно сбило Куина с ног в буквальном смысле: четырнадцатилетний подросток ростом 183 сантиметра рухнул на пол, как подстреленный гусь.

Он приехал, чтобы вернуть Уне автомобиль и вежливо поставить точку в их отношениях. Но никак не мог собраться с духом. Мысль об этих подонках, которые залезли в дом Уны, хватали своими грязными руками ее вещи, ее саму, наполняла его упрямой злостью.

— Вы, должно быть, испугались, Уна. Испугались?

— Мне жаль вазу, которую подарила Луиза. Вот и все. — Она открыла буфет. — Если вы голодны, я накормлю вас ужином.

Была половина пятого. Она поставила на стол две тарелки — с разными рисунками, заметил он, и не новые.

— И машину можете пока оставить у себя, — добавила она.

Куин плохо соображал, когда она так смотрела на него.

— Полицейские были добры ко мне, — продолжала она. — Не хочу ставить их в неловкое положение, вынуждая штрафовать меня. Собираюсь повременить с поездками еще пару недель.

Она поманила его согнутым пальцем, вспомнив о чем-то.

— Смотрите-ка, — она открыла микроволновку, старую модель с диском. Внутри оказался тайник с письмами.

— Незнакомые люди присылают мне чеки.

Куин перебрал с десяток конвертов разного вида: больших с логотипом фирмы, поменьше с цветочками и подписанных от руки. Суммы различались, хотя преобладали чеки на пятьдесят долларов.

— Черт возьми! — пробормотал Куин. — Сколько тут всего?

— Больше пятисот долларов. Это ведь они из жалости, да?

— Они хотя бы не разбили палаточный лагерь во дворе.

После смерти мальчика и показа истерического фильма про синдром Романо — Уорда по телевизору Белль вернула более тридцати чеков с такими же официальными соболезнованиями.

— Это потому что я старая. Все дело в этом. — Она изучила одно из писем. — Потребуется не меньше недели, чтобы написать всем благодарственные письма.

— Вы оставите деньги себе?

— Мне нужна новая крыша. — Она рассматривала какой-то чек. — Вы знаете, люди поверили мне на слово. Я про свой возраст. Они поверили без документов.

Она подняла глаза на него.

— Я должна еще кое-что показать вам, — она вынула из кармана свитера какой-то документ и протянула его Куину.

Куин взглянул на него:

— Вы получили допуск к экзамену по вождению?

— Одна церковная дама отвезла меня в управление транспортных средств. Они доконали меня расспросами, но проверку зрения я прошла за четыре секунды. В письменном тесте я набрала девяносто процентов и должна признаться, что у меня чуть ум за разум не зашел. Зато теперь две трети пути до действующих прав позади.

Она спрятала документ обратно в карман.

— Как вы отнесетесь к тому, чтобы дать мне парочку уроков вождения в обмен на пользование моей машиной?

Проще было бы вернуть ей машину, избавиться от чертова драндулета и забыть путь к этому дому, не попадаться в эту ловушку, на крючок из чувства долга и чувства вины перед сыном. Еще шесть недель тому назад, даже пять, он бы так и поступил: пулей вылетел бы отсюда. Но это было до того, как Уна приняла его за джентльмена и пробудила в нем желание быть таковым.

— Как говорится, не откладывай на завтра, — сказал он и направился к выходу, она за ним.