Моника Вуд - Один на миллион

1. Самый длинный маршрут, пройденный задом наперед. 8000 миль. Пленни Винго. Страна США.

2. Самый большой педальный велосипед. Рассчитан на 82 ездока. Страна Швеция.

3. Самое длинное автомобильное путешествие. 383 609 миль. Эмиль и Лилиана Шмид. Страна Швейцария.

4. Самое быстрое передвижение в ванне. Грег Маттон. Проехал 36 миль за 1 час 22 минуты 27 секунд. Страна Австралия.

5. Самый большой парад автомобилей «БМВ». 107 участников. Страна Нидерланды.

6. Минимальное время, за которое собаке удалось открыть окно без электрического привода. 11,34 секунды. Кличка Страйкер. Страна США.

7. Самый высокий лимузин. 10 футов 11 дюймов. Страна США.

8. Максимальная скорость, развитая диваном с мотором. 87 миль в час. Эдд Чайна. Страна Великобритания.

9. Самый тяжелый автомобиль, удерживаемый на голове. 352 фунта. Джон Эванс. Страна Великобритания.

10. Самый старый водитель с правами. Фред Хэйл. Возраст 108 лет. Страна США.

В день отъезда Уна проснулась от того, что в ее уме крутилось ужасное слово: mirtis . Что, если Лаурентас умер?

Она отмахнулась от этого слова. Конечно же, Лаурентас жив-здоров, процветает и наслаждается жизнью в том самом доме, адрес которого хранится у нее в сумочке, как же может быть иначе. Она ожидала этого дня с воодушевлением, которым заразилась от мальчика, некогда делившего с ней заинтересованность в результате. Это путешествие посвящалось ему, а значит, Лаурентас должен быть жив.

Однако в суете приготовлений Уна стала эту сторону поездки упускать из виду. Путешествие превратилось в самоцель: и новизна, и удовольствие заслонили все. Впервые за двадцать пять лет она сделала прическу: девушка-парикмахер с помощью лака превратила ее седые космы в твердый шлем, что обошлось Уне в кругленькую сумму, которой ей было ничуть не жаль. Всю неделю она чувствовала себя молодой и полной сил, мысленно говорила Луизе: «Я собираюсь в путешествие с бродячим музыкантом».

Ее первые сознательные воспоминания были также связаны с путешествием, и предстоящая одиссея воскресила яркие, как вспышки, но бессвязные картины. Изможденная лошадь, которую пристрелили на мясо. Цыганка, которая достает персики из мешка. Клубы пыли цвета припудренной розы. Она вспоминала, как утыкается лицом в шею отца, как слезы матери капают на страницы контрабандной книги с запрещенным латинским алфавитом. Они бредут и бредут куда-то, скучая по своему палисаднику в пышном цвету, по желтым цыплятам и вишневым деревьям, по любимой ферме, которую спустя десять лет сожгут немцы, о чем с гневом поведает дядя Бронис в письме, помеченном черным крестом: смерть в семье.

Несмотря на пыль и опасность, все же в том путешествии они чувствовали, что двигаются вперед. К чему — не столь важно. Уна родилась в двадцатый день двадцатого века, хорошее предзнаменование, по мнению ее суеверных родителей-католиков. Они выбрали страну, которая провозгласила прогресс своей религией. Алдона подкупила пограничника, наплела ему, что у ее дочери особенная болезнь и ей требуется особенный врач, нарочно запутала историю, чтобы сбить с толку, а Уна в нужный момент принималась плакать. Пограничник — парнишка лет двадцати — помахал рукой вслед явно доведенной до отчаяния женщине с маленькой девочкой и запасом провизии на несколько дней. Так перешли они через границу, а Юргис прятался под досками тележки, которую тащил ослик. В конце концов они добрались до города, сели на корабль, пересекли океан и потом преодолели трудный путь по суше с пришитыми к одежде ярлыками «Кимбол, штат Мэн».

Такова была эта история, собранная из обрывков английских фраз родителей, но лишь сейчас Уна пережила ее. Она вспомнила, как вокруг сильно кашляли, горизонт качался, а мать обгрызла звездчатую плесень с кусочка сыра и, очистив, отдала его Уне. Как родители шепотом вели долгие, взволнованные разговоры, как презирали других эмигрантов, обитавших в битком набитых тесных блошиных сараях, будто сардины в банках. Как боялись потерять свои документы, как ненавидели российскую армию, как радовались, что сумели убежать и никто их не задержал.

Выкатилась откуда-то еще одна драгоценность, на этот раз целая фраза: Dievas davė dantis, Dievas duos duonos. Бог дал нам зубы, Бог даст и хлеб.

Должно быть, когда-то она знала свой родной язык, иначе откуда бы возникали в памяти ни с того ни с сего эти фразы. Уна не любила иронии, но ей виделась какая-то жестокая ирония в произошедшем: ее родители бежали в Америку среди прочего и потому, что русские хотели лишить их языка предков. Она гадала — вдруг этот язык хранится в потайном уголке ее существа не в виде осколков и обломков, которые стали в последнее время откуда-то вылетать, а в законченном виде, и в один прекрасный момент вырвется наружу, и она заговорит на нем легко и свободно.