Моника Вуд - Один на миллион

— Я очень переживала из-за этого. Очень.

— Все в порядке. Понятия не имею, кто там был, кто нет.

Белль порылась в обширной сумке и вытащила большой плотный конверт, уже распечатанный.

— Это письмо пришло на мой адрес. Полагаю, оно для вас.

Вид у конверта был официальный. Уна напряглась — ей от родителей передалось недоверие ко всему официальному. Но в конверте не оказалось ничего неприятного, только пакет документов для кандидата на рекорд из штаб-квартиры Книги рекордов Гиннесса в Лондоне.

— Эти люди пишут ему постоянно, — сказала Белль. — Я чуть было не выбросила письмо, но потом сообразила, что держу в руках его последние заботы в каком-то смысле, то, о чем он думал в последние дни.

Мать мальчика прошла в гостиную, внимательно разглядывая все вокруг.

— Куин ощущал здесь его присутствие, вы знаете?

— Нет, не знаю.

Уна снова взглянула на Куина, который смотрел на свою бывшую жену как на раненое животное — с жалостью и опаской.

— Это совсем не похоже на Куина, сказать такое. Он просто втирает очки, хочет выпутаться из паутины личных связей. Если Куин Портер что-то ненавидит, так это паутина личных связей.

— Белль, я здесь, рядом, — сказал Куин.

Белль изучала потолок, словно ожидала — не материализуется ли мальчик из патрона электрической лампочки.

— Он приносит мне деньги. Будь на его месте кто-то другой, я бы обиделась. Но я понимаю, почему он это делает.

Она помолчала, потом закончила:

— Куин — порядочный человек, просто у него кое-какие детали поломаны.

Куин ничего не говорил. Он был преисполнен терпения, готов выдержать все. Этого Уна раньше не замечала.

— Он мне очень помог, — сказала Уна.

Белль молчала, молчание затягивалось. Уна стала перебирать листки из письма от Книги Гиннесса, чтобы шелестом бумаг скрасить тишину. Белль по-прежнему молчала, Куин смотрел, как она молчит.

Уна не знала, как поступить, поэтому вынула из конверта листок и стала вслух читать написанное от руки послание эксперта с неанглийской фамилией — Флоренс Ву. Госпожа Ву прониклась симпатией к мальчику и взяла на себя труд подробно объяснить ему, что его «старшая подруга» должна сделать, чтобы зарегистрироваться как претендент на следующие рекорды: а) самый старый долгожитель из ныне живущих; б) самая старая долгожительница из ныне живущих; в) самый старый из когда-либо живших долгожителей; г) самый старый водитель с правами. Во всех случаях требовалось одно и то же: куча документов — «бумажек», как Уна их называла, и еще, как обычно, предупреждали о недопустимости подлогов и мошенничества.

Заканчивала чтение она, уже залившись жарким румянцем.

— Это все же было глупо с моей стороны, — сказала она.

— Он заявил вас в четырех номинациях, — ответила Белль. — В какой у вас больше шансов?

— Для первых трех я слишком молода. Что касается автомобильных прав, то ваш мальчик очень хорошо подготовил меня к письменному тесту, но насчет вождения я не вполне в себе уверена.

— Может, вам нужно пройти переподготовку, — сказала Белль.

— И потом, у меня нет нужных документов. Мы просто фантазировали.

Ее гости снова замолчали, поэтому Уна нарушила молчание рассказом обо всех тонкостях регистрации рекордов. Она сравнила число официальных претендентов, перешагнувших рубеж ста десяти лет во всем мире, с возможным общим числом долгожителей, дала краткую справку о каждом из недавних рекордсменов, добавила все известные ей подробности о непристойно долгой жизни мадам Жанны-Луизы Кальман. Она говорила очень авторитетно, с интонацией, заимствованной — до малейшего оттенка — у мальчика. Ее монолог, казалось, успокаивал мать мальчика, Белль, это странное больное существо, оказавшееся в ее доме, да и сама Уна при этом успокаивалась. Поток информации так благотворно действует на психику, словно транквилизатор, это так умиротворяет: собирать факты, располагать их друг за другом наподобие забора, построить из них загончик, в котором все упорядочено, и укрыться там от непредсказуемостей человеческой судьбы.

Как ужасно Уна скучает по нему.

— Так что же выходит? — спросила Белль. — Вы просто витаете в облаках? И нет никаких доказательств вашего существования?

Она произнесла это с пафосом.

— Есть много доказательств моего существования, — ответила Уна. — А вот что касается продолжительности моего существования — другой вопрос.

Давление подскочило, кровь вдруг прилила к голове, и, чтобы прекратить головокружение, Уна присела.