Моника Вуд - Один на миллион

Друг. Уне ничего не оставалось, как признать: ее сердце разбито.

— Так что же? — спросил Куин.

Ей стало жарко, как во время климактерического прилива, не иначе. Как будто ей снова пятьдесят.

— Выберите карту, — сказала она.

Она выхватила у него туза пик, вставила обратно в колоду, затем наклонилась и вытащила карту у него из-за воротника.

— Это ваша карта?

— Да, вы и сами знаете.

— Куин, если вы собираетесь уходить, можете идти. — Она скрестила руки на груди. — Iki .

— Это значит «до свидания»?

Она кивнула, глаза смотрели колюче.

— Только не спрашивайте, откуда я это знаю, потому что не знаю.

Разве смеет она винить его за то, что он уходит? Ей хорошо известно, как это нелегко — заканчивать дела, начатые твоим ребенком. Когда Фрэнки погиб, именно она закрыла его небольшой счет в банке, раздала его книги и пристроила гитару, сообщила в колледж, куда он поступил, что он выбыл теперь уже навсегда.

Порой родителям случается пережить своих детей, от этого никуда не денешься. Но ведь мальчик не погиб на войне, как Фрэнки, и не умер от рака в пожилом возрасте, как Рэндалл, он был всего лишь бойскаутом, который ехал бог весть куда в пять утра. Почему она позволила себе скромное удовольствие привязаться к нему, пусть немного? Она вступила во второе столетие своей жизни с твердой уверенностью, что все смерти остались позади, кроме ее собственной.

И правда, кто бы мог такое предположить? Какова вероятность? Ведь мальчику было всего одиннадцать. Она на девяносто три года старше. И вот она жива, а мальчик покинул ее, и теперь покидает его отец. Его отец, в присутствии которого для нее оживали их сыновья. Ее сыновья и его сын.

Куин встал, собираясь уйти.

— Я вам буду позванивать, Уна, — сказал он. — Узнавать, как у вас дела.

— Узнавать про мои дела не очень-то интересно, но благодарю вас за эту готовность.

— Вы же помните, что речь шла про семь недель? Мы же так и договаривались.

— Ну конечно, помню. Просто я сбилась со счета, вот и все.

— Я работаю по выходным, Уна. Ложусь спать в три ночи.

Вид у него сделался несчастный, как у человека, который бросает котенка на обочине дороги.

— Я просто не могу приходить все время, вот я о чем.

— Вы и так молодец, — она похлопала его по руке. — Не могли бы вы достать вон ту кастрюлю, пока не ушли?

Она показала на верхнюю полку буфета. Сегодня она сварит суп, съездит в супермаркет со своими просроченными правами, купит овощей и куриных бедрышек и сварит суп, чтобы занять чем-то дневные часы, а через три или четыре дня выльет почти всю кастрюлю.

— Ваше желание — закон для меня, — ответил он.

«Мое желание, — подумала она. — А какое у меня желание?»

Он поставил кастрюлю на стол. И тут, когда он посмотрел за спину Уны, его лицо застыло. Она обернулась и увидела на крыльце за дверью хрупкую безжизненную женщину. Несмотря на дымчатое стекло, Уна сразу поняла, кто это. Почувствовав неожиданный приступ солидарности, она поспешила к двери.

— Ты встал вместе с птицами, как я вижу, — сказала Куину мать мальчика.

— Да, если ты имеешь в виду сов, — ответил Куин.

На лице матери мелькнула тень улыбки, ее лицо выразило столько противоречивых чувств, что Уна поскорее отвела глаза. Что касается Куина, то в нем она заметила такую нежность по отношению к бывшей жене, что поверила — все у них наладится.

— Как поживаете? — спросила Уна.

— Как я… О, ужасно. Но спасибо.

Голову она давно не мыла.

— Я глубоко сочувствую вашей утрате, — сказала Уна.

Несмотря на открытую дверь, мать мальчика — Белль, так ее, кажется, звали, Белль — оставалась стоять на крыльце. Она словно позабыла, где находится.

— Ваш мальчик был лучше всех, — добавила Уна. — Очень пунктуальный. Я получала такое удовольствие от общения с ним.

— Да, общаться с ним было одно удовольствие, — отозвалась она. У нее были такие же глубокие, словно океан, глаза. Как у мальчика. — Мало кто понимал это.

Уна посмотрела на подъездную дорожку и удивилась, как эта бедняжка управляется со своим автомобилем, гигантом наподобие джипа, чересчур огромным для нее. Гостья наконец прошла в дом и остановилась, глядя на Уну взглядом как у мальчика и ожидая указаний. На Куина она не обращала внимания.

Уна не любила, когда на нее пялятся, но не знала, как бы повежливей об этом сказать.

— Я обязательно пришла бы на отпевание, — сказала она. — Но я слишком поздно узнала.

Она бросила взгляд на онемевшего Куина.