Дмитрий Стахов - Крысиный король

— Я же сказал — заткнись! — крикнул я, прапорщик подошел к решетке, провел по ней короткой дубинкой, получилась довольно стройная мелодия, дотронулся до решетки рукой, мелодия умерла. — Ты! — прапорщик указал на меня пальцем. — Не шуми!

И вернулся в дежурку.

— У меня там тоже денег немало, и документы важные… — сказал я.

— Ага, адреса блядей, — кивнул Потехин.

— Не ссорьтесь, друзья, — Вальтер, хрустнув суставами, потянулся. — Им же надо как-то жить! — и сглотнул слюну. Отвисшая кожа под подбородком и морщинистая шея придавали ему сходство с высунувшей голову из-под панциря черепахой, длинные ноги были тонковаты, на руках проглядывалась сечка, когда он поворачивался анфас, глаза поражали тусклостью, мешки под ними были набрякшие, темные, с прожилками. Потехин, наоборот, был округл, мягок, студенист, в свете яркого фонаря лысина его блестела, он был краснолиц, отечен, прежде развернутые плечи опустились.

— Что ты нас так разглядываешь, братишка? — спросил Вальтер. — Плохо выглядим? Жаль, ты себя самого не видишь. Я не знал никого, кто бы хорошо выглядел за решеткой. Кроме двойного агента, которого Штази выкрало в Нидерландах. Он то ли на самом деле свихнулся в нашей внутренней тюрьме, то ли, продолжая играться, начал жрать собственное дерьмо. Вот он всегда имел цветущий вид.

— Готовый рецепт оздоровительного питания, — кивнул Потехин. — Когда я сидел в яме у Хекматияра, то чем хуже нас кормили, тем мы, понятное дело, хуже и выглядели, и чувствовали себя. Разве что один «кусок», торговавший с афганцами и попавшийся на продаже мин без взрывателей. Его афганцы захватили случайно на каком-то базаре. Так он, лишь ему сказали, что его вот-вот должны поджарить, как-то порозовел, стал таким бодрячком. За несколько дней, когда давали чашку маша и четвертушку лепешки, прибавил в весе…

— Ты был в плену? — спросил Вальтер. — У моджахедов?

— Я и теперь в плену, — сказал Потехин. — Как и все мы. Я имею в виду в широком смысле…

— Ты философ? — Вальтер посмотрел на Потехина с интересом. — Нам будет что обсудить… Так на чем я остановился?

— Ты говорил про пожирателя дерьма, — подсказал я.

— Вот-вот! Когда я, под запретом на профессию, работал курьером и собирался начать писать кулинарные книги, то хотел в первой же, в предисловии, рассказать про этого дерьмоеда, но издатель отсоветовал. Он сказал, что так мы потеряем значительную часть читателей.

— И он был прав! — с видом знатока подтвердил Потехин.

— Конечно! Личный опыт автора, выходящий за рамки темы, о которой он пишет, может дать отрицательный эффект. Вот ты, — Вальтер посмотрел на меня, — вспомнил о своей бабушке. Представим себе, что ты пишешь мемуары о борьбе с крысами. Описываешь свой метод превращения особо агрессивных в каннибалов, делишься опытом организации бизнеса, даешь примеры наиболее интересных заказов, повествуешь о том, как твои крысиные короли уничтожают соплеменников, и вдруг, ни с того ни с сего, начинаешь рассказывать о чудесном спасении бабушки от голодной смерти знаменитым террористом. Пусть даже оправдав рассказ тем, что тогда было засилье крыс, что крыс ловили и ели. Как бы увлекательно ты это ни описал, читатель на живописные подробности внимания не обратит и сразу поймет — автор думает, что связь через одно рукопожатие со знаменитыми и ужасными людьми придает ему больший вес…

— Гонит понты, иными словами, — сказал Потехин.

— Согласен? — спросил Вальтер. — Это так?

— Я заговорил о бабушке на том самом месте, где она больше восьмидесяти лет назад встретилась с Блюмкиным. И заговорил я об этом не ради понтов, и узнал Блюмкин бабушку потому, что дед и его друзья, Мышецкая с Каховской и кем-то еще, в Киеве собирались его убить, а она уговорила их этого не делать. Он же предал эсеров, переметнулся к большевикам…

— Врешь ты все! — сказал Потехин.

— Ничего я не вру! Мне бабушка рассказывала. Она жила на Большой Васильковской, в квартире Григоровича-Барского, в квартире напротив — Мышецкая, Каховская и Смолянский… Если я не путаю…

— А твой дед? — Вальтер сделал вид, что записывает невидимой ручкой в невидимом блокноте.

— Что мой дед?

— Он где жил?

— Под Киевом, на станции, забыл название, смешное такое, он там сторожил пироксилин. И Блюмкин хотел узнать — где?

— Зачем?

— Что — зачем?

— Зачем этому твоему Блюмкину было знать, где пироксилин? Не самое лучшее взрывчатое вещество, между прочим. Динамит лучше.