Виктор Брусницин - Мой милый Фантомас (сборник)

Пьяненькому и поговорившему Егору было сладко, снег редко искрился и пятна горящих окон намекали на уют. Он залез сухими от мороза пальцами в варежку Вали и нежно шевелил средним в лощине ее ладони.

— Ты чего такая противная, Валька! Отвечай сейчас же, почему от мужа ушла.

— Ушла и ушла. Может, дура, — смеялась Валя.

— Что дура, это понятно. Однако выкладывай или получишь.

— Да сел. Что мне, ждать восемь лет? Так я и не уходила, просто письмо написала.

Егор обиделся:

— Что вы за сволочи. Не иначе и охальничал, чтоб тебе жизнь обеспечить. Семьдесят процентов идут так сяк по вашей вине. — Руку не вынимал.

К себе Валя не пустила, правда, оговорила, что там свекровка. Ночью Егор Валю захотел смертельно, зло терзался, что не те слова говорил, неправильно вел, воспроизводил каждый шаг и искренне себя ненавидел. Утром смеялся, но червяк шевелился, лоснился перед взором образ. И днем процесс продолжился, хоть заговаривался общением с людьми. Выходило, что негодовать на себя впрямь есть причина.

Это уже через неделю Егор, выдохнув, переступил порог магазина, где работала Валя. Она не обрадовалась, хоть смотрела с улыбкой — он почему-то этого не ожидал. Впрочем, нынче в наружности обнаружились компромиссы, даже мерзконький прыщик, и представить рассыпчатые волосы не довелось. Говорили топорно и мало, собственно, неясно было, хочет ли кто предложить что-либо вместо разговора. Это обрадовало и, соответственно, пороша вне магазина колола безобидно. Да вновь кратковременно. В довершение Егор встретил Валю на рынке, она шла с парнем совершенно неконкурентного устройства — судя, однако, по взаимоотношениям, тесного знакомства — и на Егора посмотрела кисло, хоть и кивнула. И снова дрянь: позже засвербело. Рассматривать истоки Егор даже не стал, с собой, несомненно, что-то следовало предпринимать.

Вдруг почти с ужасом подумал, что за два ноябрьских года не тронул здесь ни одной женщины — Калерия не простит. Дома, понятно, возмещается (и то от случаю к случаю, практика потеряна), однако статистика неумолима. Определил: «А нервы-то — шляются».

Тут самое время упомянуть, Люси затеяла ревновать. Дело в том, что именно на Севере Егор разогнался профессионально. Народ здесь, как известно, на зубы слабый: заболевания пародонта, что чих. Во-первых, здешние привыкли к довольно топорным методам лечения и по привычке побаивались. Егор укатал начальницу — нефтяники-де окупят скоро — на приличную, современную технику… Вообще говоря, на люд Егору было наплевать. Но дружок Вова Зарубин — помните напарника по амурным похождениям? — влип в заварушку по закупке импортной техники, и наш герой, мечтая хоть как-то помочь с реализацией, полюбезничал. И точно, сработало — зарубежное действительно работало безболезненно. Помимо, богатая провинция случилась падка на приятное глазу. Клиент попер.

Кончилось тем, что Егор начал апробировать разработанную самостийно систему профилактики (делать вечерами было нечего, мысли, родившиеся еще в интернатуре, получили отличную среду применения), состоящую не только из комплекса витаминов, но гимнастических упражнений, в которые он включил, поначалу ради шутки, смех. Именно здесь родились монологи, образец которого имел место в случае с Марго: «Улыбайтесь, господа! Гримаса, созидающая улыбку — профилактирует». Граждане не только улыбались, но произносили симпатичные слова. И потом заграничные материалы — дамы затеяли скалиться уж оттого, что прежде зубы так не блистали. Кстати, Вова испытал к Егору чрезвычайную благодарность, дела у парня пошли поправляться (со временем отчетливо разгонится).

Шутки шутками, а мысли замельтешили серьезные. Не просто начал капитально размышлять в сезоны присутствия в Екатеринбурге, но засел в библиотеке. Сунулся к одному профессору. Тот его привечал в студенческие годы, теперь свел с некой личностью: идеи последнего оказались близки. Тиснул пару статей, одну совместную, следующую соло. Профессор настаивал на ординатуре — решился.

Дальше — шире. Все эти мероприятия сделали свободным и творческим, Егор даже немножко себя полюбил. И с удовольствием стал браться за непростые операции. Один непримиримый абориген по склоке вогнал соседу в челюсть крупный заряд дроби. Затеяли было транспортировать в далекие края, но Егор, зло сощурив глаза, рек: «Кладем здесь». По Ноябрьскому полез шумок. В другой раз на раже рискнул на сложнейшую операцию по восстановлению альвеолярного отростка верхней челюсти, такие делали прежде только в Московском НИИ стоматологии. Опять статья, доцент вкрадчиво сообщил: «О тебе при защите докторской в Москве упомянул Григорьянц (восходящее светило)». Образовался народ с врожденными дефектами — их было здесь — просьбами и шелестом купюр. Одна операция потянула на патент.