Виктор Брусницин - Мой милый Фантомас (сборник)

В отместку товарищ принялся напропалую кокетничать с означенным медработником. Самое забавное, что Марина сходу сунулась дружить с этой дамой и шушукаться, весело поглядывая на Егора. В довершение ринулась на местный обряд лакомиться чаем с растопленным в нем маслом, что уже совершенно не лезло в ворота. Словом, окончательно проявилась провокатором чистой воды. Отношения, в общем, были рваные и то, что Егор нервничал в ответ на кунштюки Марины, было для него внове и отчетливо талдычило о предстоящих недоразумениях.

Совершенно получился дальновиден, ибо когда Марина оказалась беременна, она соорудила притязательную сцену. Узнав об интересном положении, подруга первым делом сообщила Егору. «И что теперь?» — простодушно поинтересовался наш герой.

А теперь внимание:

— Понимаешь, так получилось, что папа не ты.

— Не понял, — сказал герой, и ему хочется верить.

— Ну… так получилось. Меня изнасиловали… — Тут Марина предупредительно взорвалась глазами и немножко истерически ополчилась: — Фу ты, ну ты! Будто мы не в курсе, что девушек периодически насилуют!

— Кто? — не нашел ничего другого Егор.

— Мужчина, не беспокойся!.. Если ты так настаиваешь, один мой старый знакомый… Если хочешь знать, до тебя у меня с ним были отношения.

— Понятно. Изнасиловал.

Марина вспенилась:

— Да, изнасиловал! Я сказала, что это будет неправильно с его стороны, потому что дружу с другим человеком… (Вызывающе) С тобой, между прочим! Я назвала имя и фамилию.

Егору стало смешно, соответственно он засмеялся. Разумеется, болезненно.

— Замечательно. И что дальше?

Марина округлила прекрасные глаза:

— Ты меня об этом спрашиваешь? Не надейся, аборт делать не собираюсь. Я не для этого родилась.

— Понял, мне, иными словами, от ворот поворот. — Егор как мог изладил позу удовлетворения.

Не тут-то было, Марина ужаснулась:

— Что это значит! Ты меня бросаешь? Ах, какие мы беспардонные!

— Так ты же хочешь рожать — и не от меня!

— А что ты требуешь, что я могу сделать? — Была изображена крайняя степень недоумения.

Дальше действия ее перешли в разряд телесных и даже рукоприкладства — оказались в ходу слезы, ноготки и даже предметы. Егор ретировался, поскольку нарывало произнести что-либо нездоровое, а может и поступить. Но удивительное произошло позже: он очутился абсолютно не понят собой, ибо по поводу этих сущих пакостей перенес множество тяжелых дум, существования которых даже в сугубо каверзном состоянии не мог представить. Справедливости для отметим следующее: в Ноябрьский Егор, по существу, смылся. Люси предложила, то ли нечаянно попав, то ли каким-то образом проведав о неурядицах (он так и не решился впоследствии уточнить, хоть маяло).

Город Ноябрьский сложился сугубо производственной провинцией нефтяного значения. Бесхитростные дома брежневской эпохи, неперпендикулярные, бесхозные улицы с хилой растительностью, синие, как в песне, и тряские троллейбусы, даже магазины с незамысловатыми вывесками: «продуктовый», «спорттовары». Город кустистый, словно архитектор попался пьяный и строения сооружал, что семена неловкими горстями раскидывал. Отсюда и инфраструктура была страдающая: с водицей перебои, прочим. Центр, правда, с подобием площади. Провинциальный, неотличимый от сонма аналогичных. Ну и больница такова же, грустная — один этаж в двухэтажном неособняке. Зимой, впрочем, северное сияние — вещь отменная. И потом зарплаты. Очень, напримерно, незазорным считалось нефтяным женам иметь не менее трех шуб (это пусть всякие Шанели платья меняют, а у нас так). Зубы шли хоть и после шуб, однако тоже приоритетом пользовались. Другое дело, что дамы грызлись (на то и зубы) за копейку (сермягу-то на днях скинули), однако фирменная улыбочка Егора очутилась впрок.

Между прочим, не угадал Егор и относительно Марины. Счел, что от сердечного нытья станет отлынивать, а вышло наперекор. Работа здесь получалась рывками, в ходу были сезоны. Странное вроде дело, фруктами и овощем ушлые южане город не обижали, а люд болел всеми болезнями подряд. Летом, допустим, народ из Ноябрьского дружно бежал тратить халяву и работы совершенно не наблюдалось. Казалось и ты сиди где-либо в теплом краю, однако Люси оказалась строга. Словом, в отсутствие демисезонья и получая шикарную незанятость Егор унывал. Унынием здесь пропитано было все, начиная от внешнего вида здешних (равно от внутренности), заканчивая природой, вернее сказать, отсутствием таковой. Особенно хороша в этом отношении была хозяйка, у которой приходилось снимать квартиру. Эта часто и вечно не вовремя — притом что предосудительным Егор ничем не занимался (прискорбно) — припиралась и, если не скандалила насчет того, что сковорода, допустим, не особенно тщательно выскребается, то канючила денег.