Виктор Брусницин - Мой милый Фантомас (сборник)

— Господи, Егор, ну зачем ты сочиняешь?

— Вот и я спрашиваю — зачем?

Там и поцелуй состоялся при прощании. Не сказать, чтоб чересчур обоюдный — Даша, похоже, не сопротивлялась больше из деликатности (и разговором Егор занимал, и пиво с пирожным оплатил) — однако сквозь рванину туч протиснулось немало звезд и вообще телу было угодно. В другую встречу, впрочем, спросила:

— А где этот Спивак?

— Будто медведь зарезал на охоте, — дал показания ответчик.

— Как это? — поразилась Даша.

— Да просто — медведь хваткий, непринципиальный.

Даша испуганно замерла, и Егор подначил: «Ты теперь кого пожалела?».

На производстве тем временем накапливалось. Люси — стоит задержаться.

К Людмиле Николаевне Егор попал по обстоятельствам. После окончания института работал в областной поликлинике и помимо романа с одной тамошней ничего дельного не нарыл. Вот и подвернулось одно мероприятие. С Люси — таковой она станет много позже, но мы начнем сразу — Егор познакомился как раз через «тамошнюю», дело пришлось на загородный сабантучик, куда Маринка его, неохотного (Егор побаивался чужих компаний, ибо от притязательности порой чудил), практически вытянула. Да еще это русское новье — один даже на природу притащился в малиновом пиджаке — парень изначально подозревал, что поведет себя в пику, и отсюда постоянно ныло. Надо признать, народ достался довольно простой. Некий бугаек прилепился к Егору, и хоть не обошлось без распальцовки под аккомпанемент речей об «урою, если что, только пальцем ткни», всё держалось опрятно. Впрочем, Егор на возлиянии все одно шебаршил, доказывая, вероятно, что он сам себе сам, однако относились к этому как к должному — кураж тогда был в моде — тем более что Марина случилась сестрой немалого крутяры.

Люси состоялась без мужа — того как раз очень кратковременно закрыли за относительное непослушание — и по этому случаю выглядела отменно. За длинным столом на веранде она образовалась соседкой и была молчалива, что всегда вызывало сопротивление Егора — наш пострелец испытал щекотку, которую пытался развить, ухаживая за дамой. Вообще говоря, угадали на добротное озеро, в теплый суразный день с мелким медленным облаком и говорливой птицей, и по совокупности причин Егор толкнул витиеватый и многозначительный тост. Попало, Люси начала систематически поворачивать голову, до того она ни разу на Егора не взглянула, и даже демонстрировать внимательные, насыщенные зеленым зеницы.

Там соорудили ватерпольную забаву, на которую Люси не соглашалась скорей всего по причине макияжа, однако Егор с помощью Марины ее все-таки сподобил. Было брызгливо, визгливо и славно. Егор грамотно соперничал против именно Люси и та, обнаружившись азартным человеком, значит, отринув апломб, бесхитростно вступала в телесные отношения. Они и дальше держались втроем, и когда Егор, по своей манере, запел и все начали требовать подблатненный шансон, товарищ пошел наперекор и давал бардов высокого штиля, либо свое сугубо душевное, чем нанес на глаза Люси томную поволоку. Бесподобная ночь о глубоком косом месяце, робком трении волн о точеную гальку внесла лирическую лепту, и на другой день Егор, Марина и Люси в сочетании испытывали безоговорочный комфорт.

Теперь муж Люси. Этот мужчина родился, что называется, для девяностых. Пара ходок, нелепых по мотивации, но емких для обретения мускула, выдвинула человека в передовики криминального производства. В городе по имени Ноябрьский тюменской губернии он выяснился так называемым «смотрящим». Сочленено обретался в Екатеринбурге, ибо отсюда родом получилась жена Люся. В смотровой вотчине от природной неприспособленности, стало, скушноты жизни Балагур (сложная производная фамилии — в деле человек получился насупленным) соорудил женушке частную больничку широкого профиля (благотворительность, помимо прочего, кто как не криминал позаботится). Сюда она и подбила Егора некоторым числом позже сотрудничать вахтовым образом (месяц на фланге, месяц дома в районной — из областной Егор ушел), после того как Марина, чуть-чуть забеременев ничуть не от нашего героя, нанесла ему душевную ссадину. Впрочем, в целом период отношений с означенной девушкой Егор зачислил как бурный.

Здесь относительно Марины очень к месту. Поехали, стало быть… У Марины нос был впалым, или, напротив, скулы острыми и выступающими, губы узкие и острые, словно зачиненные, согласно чему лицо казалось бы на скорый взор неправомерным либо незаконченным, однако все гасили глаза. Такие, несовершенные, чуть косящие, и сильные, озаряющие, неизменно вызывают мысль «ну надо же», достаются редко и охраняют не только от отталкивания, но и от излишнего посягательства. У нее получались красивыми руки и туфли. Собственно, и короткая стрижка была к лицу. Она часто применяла обороты «фу ты, ну ты», «ах, какие мы окаянные» и подобного рода, что выдавало присутствие воспитания жидкой пробы, притом — вполне соразмерно — имела чванные амбиции. Вообще организм девушки был чрезвычайно противоречив, что, с доброй долей вероятия, и зацепило Егора. Она сама пошла «строить глазки» (смотрела равнодушно, но забористо), не отвечала на его неделовые вопросы (при этом опять глядела внимательно, точно ожидая, не слов, но поступка), а при обращении непременно, как бы даже отталкивая, прикасалась. Словом, Егор решил, что у нее неплохая фигура, — действительно, Марина была миниатюрна, здесь легче соблюсти пропорцию. И однажды — отработал за полгода — остановил в коридоре и без обиняков покусился: