Виктор Брусницин - Мой милый Фантомас (сборник)

— Нет, вы только подумайте, — с полным сознанием права делиться раздражением, мажа Егора оценивающим и нарочито надменным взглядом, возмущалась она, — эти развязные молодчики! Не признают никаких правил, подрезают как им взблагорассудится. Устроили вакханалию, полный беспредел! Вы уж простите, что я задержалась.

— Пустяки, — буркнул Егор лаконично — статистика не особенного расположения «наводить макли».

— Невозможно представить, что произойдет с дорогами через пять лет!

— Зачем же тогда представлять?

Дама внезапно, расширив глаза на Егора, которые произошли немало свежими и привлекательными, прыснула в ладонь.

— Вы не обращайте на меня внимания, я такая заводная, такая болтушка, — с неожиданно симпатичной откровенностью запулила человек. — Дура, меня муж непременно так величает… Нет, он во мне души не чает, толстячок мой. Такой чудак, такой суматошный — вечно влипает. А возьмите, отхватил куш, так весь на меня истратил… Вы знаете, я тараторю — это страшно боюсь боли. Мой крест — зубная боль. Когда рожала, Ванька весь кальций вынул. Маюсь. Уж вы извините.

Она валко устраивалась в кресле. Егор вдруг улыбнулся открыто, дружески, забыв о косенькой фирменной улыбке в три зуба, что всучивал обыкновенно.

— Уверяю, все будет в олрайте, — наклонился он над дамой. — Посмотрите в мои прекрасные очи — вы видите сколько в них тепла и, несмотря на это, человеческой любви? Разве они могут обмануть?

Женщина засмеялась отменно, журча и раскованно. Мило захлопала ресницами, и тон получился юный, понимающий:

— Экой вы озорник. Я ваша, употребляйте меня.

Егор, рассмотрев полость товарища, кратко бросил Свете: «Эндометазон». Та, готовя препараты, тучно прошла рядом, ревниво сопела.

Поставив укол лидокаина, Егор ушел в туалет, сегодня отменно курилось — он знал за собой такое в туманных состояниях: покоя, тепла, либо тучной, продолжительной хандры. Встал у окна. В вертикальном насте светло-сизых облаков образовалась обширная полынья с печально бирюзовым небом — тонкие с начесом края сусально и учтиво горели. На листовой, ржаво рдеющей от угадавшего солнца крыше строения напротив, приходящейся этажом ниже, бесхозно валялись доски, прогнившие куски кровли, иной сор. Секли антенные и другие коммуникации — саднила милая сердцу безалаберность. В колодце двора из-под грузовичка торчали конечности в обугленном лоснящемся комбинезоне. Фасонисто ежась и заворачиваясь в наспех накинутый кожаный плащ с поднятым воротником, к ним склонилась особа на стройных ногах — с претензиями, судя по плечам, что гневно вздрагивали. Егор на гнев не позарился и поделал нечто взглядом с ногами обладательницы.

— Черт, все хорошо — это плохо, — дыша и чуть улыбаясь, посетовал он. Мысль, однако, не сумела сдвинуть беззаботное настроение, которое и без внушительных оснований свойственно молодости и здоровью.

После процедуры Егор квело улыбнулся и неожиданно для себя закурлыкал:

— Ну вот и все, а вы, как говорится, боялись. Да, зубы не ахти. Шестой верхний надо бы подлатать, вообще позаниматься. Приходите, мы любим, когда мужья в женах души не чают. Вы не поверите, но почему-то это доходней. А уж если жены столь славные, вообще, знаете, и жить в лад. (Света в соседней комнате звучно опрокинула инструмент в мойку).

— Я тронута.

— Бог с вами, не прикоснулся, — уже фирменно в три зуба оскалился мужчина.

Дама взаимно потянула рот в улыбку, но осторожно, на ощупь, с настороженными бровями.

— Непременно похожу, мне с озорниками нравится. Тем более что я Маргарита… (задержалась чуть) Федоровна. — Произнесла это человек расторопно, не привыкнув к замороженным губам.

— Егор, сами понимаете.

Марго, напряженно вперившись в пустоту, принялась трогать подносье, не верила ощущениям. Назначая другой день, Егор мерно поглядывал, хоть картина до бесчувствия была знакома — потащило.

— Согласитесь, красивейшие животные — акулы. И живут, мерзавки, миллионы лет. Отчего, как вы думаете? Да полостей зубных не имут, меняют приспособления только так… — широко растягивая губы, проповедовал Егор. — Смотрите — зубы… кость, кальциум, грызи себе и грызи — на кой нужен нерв? Рудимент!.. Первобытный человек от зубных окончаний и мёр: выламывал боль, а дальше желудок портил. Нахалёнка помните? Погоди, дедунюшка, вот выпадут у тибе зубы, я жевать не буду! Так и осуществлялось: молодые жевали — однако все полезные соки вынимали невольно… Я вам такую вещь скажу. Американцы — улыбаются повсеместно. Благорасположенность? — дудки, фальшь, те еще проглоты… Гримаса, созидающая улыбку — профилактирует. Продолжение закона Джеймса Ланге, который гласит: человек не плачет, оттого что грустит — он грустит, оттого что плачет… Вы, например, смеетесь, вам полегчало. Полагаете от самой шутки? Заблуждение. Оттого, что взяли определенную мину. Мышцы лица релаксируют, снимают ненужные напряжения. И теперь. Как вы с такими зубами собираетесь улыбаться? — Нагло кивнул в сторону рта мадам (та резко насупилась.) — В Америке очень в ходу практика смолоду вообще убирать свои зубы… Искусственные. Технологии теперь безупречны. Не только предупреждение зубных болей, но общее здоровье. Помните Мюнхгаузена? Все глупости на земле делаются именно с умным выражением лица. Улыбайтесь, господа…