Виктор Брусницин - Мой милый Фантомас (сборник)

Это было чумовое состязание. Графиня взлетела на стол и понеслась по нему, большинство преследователей бежали вдоль сооружения, лишь граф и молодой человек, знакомый по кошке, резво вскочили на мебель подобно графине и топча блюда делали преследование. Между тем графиня прыгнула на стену и на четвереньках как заправский человек-паук побежала по ней, разумеется, боком. Народ несся вдоль стены и подпрыгивал, норовя сшибить объект. Отметим, что вопли усилились.

Вдруг все остановились. И вот отчего. Женевьев стояла подле инструмента и хохотала во все легкие. Люди замерли в недоумении. Раздались слова девочки:

— Индюки и варвары, до вас не доходят элементарные вещи. Я вас обдурила. Конечно, жертва я — ну посмотрите внимательно, — малютка пошла вертеться, принимая позы непристойные до крайности.

И все бы ничего, народ был готов согласиться, однако графиня нимало не намеревалась отдавать первенство.

— Ах так! А такая вольта вас не прельщает?

Графиня изобразила телом бесподобное паскудство.

Все стояли разбитые недоумением и тяжелым выбором решения. Прево первым нашел в себе самообладание и ступил в направление к графине, имея мотив не оставить эту выходку без должного вознаграждения. Однако Женевьев не собиралась уступать позиции:

— Болваны, а болваны. Ну посмотрите внимательно, какая из госпожи Франсуазы жертва. Она и в опереточную артистку не годиться. Смелее ко мне, я — ваша цель.

Все сию же минуту сообразили, что активирована издевательская игра. Посетило негодование, оставлять эту проказу на произвол судьбы не годилось, это было очевидно. По наитию, что посетило участников одновременно, масса разделилась на две равные группы и вновь предприняла охоту. Не тут-то было, отщепенки очень ловко увиливали от рук разъяренных и мобильных ловцов. Катавасия возникла невообразимая.

Вдруг случилась очередная перипетия, на столе стоял шевалье ля Мот, лицо было искажено ничем иным как горем. Он молил:

— Господа, вы введены в заблуждение. Я и только я. Это мое призвание, отныне таковое прочувствовано мной во всю тектонику. Претендую на исполнении собственной роли в текущем событии и настаиваю.

— Так, чего доброго, все подадутся в жертвы, — огорчился Девон. — Это исключено всем историческим правилом и давайте соблюдать в конце концов выражение лица. Что за ребяческое отношение… А не передохн у ть ли нам?

— Мы все перед о хнем, — согласился молодой преследователь кошек и шагнул к столу.

Предложение пришлось по душе, все расселись по местам. И тут приключилось необыкновенное. Друзья стали обращать внимание друг на друга. Дю Плезир, узрев по соседству голую Лефаж, пришла в крупное изумление, которое кончилось тем, что дама взглянула на себя и наблюдение уже завершилось ужасом. Приблизительно такое же стало происходить со всеми, оглядев соседей и себя, они пустились издавать отчаянные междометия и прикрывать руками самые компрометирующие области натур. Здесь их снисходительно выручила Женевьев, ударила по клавишам. В тот же миг все открыли обратно свои прелести и начали общую пляску, которую даже очень африканское племя педи не сумело бы воспроизвести. Дамы закидывали ноги выше разнообразных голов, мужчины делали кульбиты и прочие антраша. Всем было неоспоримо знатно. Внезапно танец перешел в рукоприкладство.

Де Люс вломил графу в нос, тот весело сковырнулся с ног и кричал:

— Ну и ну, вот так беспрецедентный ход! Я вас поздравляю, вы на правильном пути!

Девон периодически кусал локоть Люса, а тот восторженно комментировал:

— Ух ты, эк перспективно. Ну и шельма.

Дамы вцеплялись друг другу в волосы и визжали разъяренными и высоченными звуками. Дю Плезир лупила веером Лефаж и разговаривала:

— Никогда, вы слышите? Никогда народ Франции не откажется от мясной гастрономии! Не те ребята. Если хотите знать, не для того родились.

— Имею сомнение, — имела сомнение Лефаж, приятельски хлеща физиономию подруги букетом цветов. — Вы не способны отрицать дурной тон, когда мясом чавкают.

Аббат ритмично бил коленом под зад своей постоянной собеседницы и причитал:

— Отличный прием, дитя, право, я бы многое отдал.

— Вы так нахальны, отче, и бесподобны очень, тогда не возражайте, а лучше продолжайте, — крякала виконтесса согласно периодике священника.

Между тем на Женевьев непонятным методом очутился новый фасон — ну, сущая королева. Отменные шелка, изысканный крой, пылающие драгоценности. Однако самым нарядным очутилось лицо. Нос был зеленым, с проколовшим перегородку кольцом, которое ровно окружало рот, отчего имелось сходство с клоуном, что усиливалось наличием бегущих от носа по лицу разноцветных лучей. Прическа была невообразимая, волосы торчали в разные стороны и содержали весь спектр света. Согласно гардеробу Женевьев взлетела на клавиши ногами и принялась отплясывать, нагромождая жуткую непристойность. Со всеми случилось окончательно худое — неистовство. Рассматривать детально нет сил, поскольку именно безобразиям, что имели случиться (совокупление — это мизер в сравнении с прочей деятельностью) предназначено слово «неописуемо». Отметим для сохранения темпа, что графиня, скажем, ударилась в итоге в падучую. Виконт гонялся за Женевьев с кинжалом, но та ловко увертывалась, а граф хохотал. Увидев тщетность поползновений, молодой человек обрушился причитать: