Виктор Брусницин - Мой милый Фантомас (сборник)

— Вам, Эгер, не посетить ли Ксанты дома (нынче Оксана очутилась не на виду) — ей есть что показать и в этот раз.

Теперь Егор предварительно загорел и скрыл неожиданно постигший багрец неловкости.

С этой «Ксанты» Егор Аристотеля, кстати вспомнить, преудачно умыл. Сложилось в «хате» губернатора, куда компания была приглашена на ужин. В разговоре, что игриво ложился в отменный, обильный стол (наш проказник, давясь, нахваливал хортопиту, пирог с травами, — далее залихватские песни грека под гитару, затем выступление Егора, «Рушник» в дивном исполнении Оксаны со вторым голосом супруга и наконец, разумеется, сиртаки), он на очередное «Ксанты» сделал созвучное обращение Ксантиппа, пытаясь подмазаться к греку знанием евоной истории, имея в виду жену Сократа и намекая на мудрецовскую общность. Однако в бровях Аристотеля мелькнула морщинка, и прозвучало возражение в том духе, что Ксанты отнюдь душевный человек. Егор тут же вспомнил, что Ксантиппа у греков суть имя нарицательное для стервозной жены. Что-то там существовали постоянные упреки, заканчивающиеся окатыванием муженька из ведра, и изречение Сократа: «Громы Ксантиппы предвещают дождь». И тут же — вот где свезло — стукнуло, что недавно прочел Егор историческую справку-опровержение.

— А вот и не хмурьтесь, — возликовал парень, — Ксенофонт в «Пире» характеризует Ксантиппу несносною исключительно из риторических соображений, дабы представить методу учителя. Да и сам тот признает логику всадника и горячей лошади. В воспоминаниях же и Ксенофонт и Платон утверждают сердоболие и заботливость предмета разговора.

Мэр полез сверяться и был зело умащен…

Следует рыбацкий городок Каш (Турция), весь в фелукках и прогулочных гулетах, на сотню тысяч постоянных и почему-то с множеством англичан. До крайности аккуратные брустверы волн, узоры плюшевых скал и горы облаков с ослепительными вершинами, беспорядочные каскады современных, симпатично — архитектурно — сидящих домов. Опять денек в зачет… Затем Фетхие, турецкие бани (хамам). Руки-то тебе здоровенный турок выворачивает, гуляет-то по спине коленями только так, и все цокает, слова неизвестного значения тявкает. Сами понимаете, все это между огромными посиделками в ресторане с обжорством и питием на диву немцам и прочим саксам, что любуются и укоризненно ворчат междометиями. Егор репликами по этому поводу щеголял:

— Варвар — это просто чужак, от «бар-бар», так для греков звучала неродная речь. Возьмите современное «гыр-гыр».

Порт Гёчек, дальше остров Родос, здесь неумеренный на солнце Егор пошел линять до озноба. Впрочем, на моле стоят изваяния Оленя и Оленихи вместо Колосса Родосского, от которого различимы одни намеки на конечности. Зачем животные? А черт его знает… Во-первых, озноб, ну и конечно, обжорство с питием. Как раз тут отменный суп — не до фауны… Однако для сведения: в рестораны не ходите, где иностранцы — дорого и невкусно. Шуруйте в таверны, подальше от берега. Увидите сидящих греков — на приступ.

Итак, Мармарис, вот и продуманный пункт путешествия — Мармарис рэйс уик, парусная регата. Пять дён. С утра попер — дело к ноябрю, ветра стоят — и после обеда обратно. Всемером. Сюда — иные ровно к гонке — подъезжали ребята с Урала в основном, и из столиц бывалоча. Главным образом бизнесприятели Володи. Позже Егор и своих стал подключать. Баб — любовниц преимущественно (в иной год и жены снаряжались) — оставляли на берегу, пусть плоть подогревают.

До двухсот с лишним лодок собиралось. Соревновались дивизионами, посудин по двадцать пять — отчаливали группы с интервалом в полчаса.

Крапчатые, подернутые мелкой зыбью валкие, зрелые, несколько усталые волны неукоснительно и неравномерно шныряют, ныряют, разливаются, бегут вперегонки, совершаются, делают свое дело. На замысловатых ребрах, гранях, перекатах — в этом геометрическом бесчинстве отбивает пляску, разваливается пятнами, что у жирафа, кружевная пена. Угрюмые недра титана лукаво равнодушны. Чайки, сердито вереща, полосуют, пикируя, небо в лиловом и ультрамарине. Дельфины порой затейливо толпятся — выпрыгнув, плюхаются боками в воду, поросята этакие, хвостятся шлейфами пузырьков. Безучастно и придирчиво вникает гниловатый и спесивый запах. Наяривает мертвый шум.

«Натали» (стоп — тогда еще Люська) — в первом дивизионе, то есть из самых приличных, в этом году пурпурный флаг. Он кичливо треплется на корме, порой радикально всхлопывает, и все косятся на капитана, ожидая вероятной команды. В общем, хорошо.