Джой Уильямс - Подменыш [litres]

– Этот объект участвовал в очень успешном шоу в Музее современного искусства в Нью-Йорке, – сказал Томас в некотором замешательстве.

Перл подцепила пальцем еще крема.

– Вообще-то женская личность весьма меня интересует, – сказал Томас.

– Слишком поздно интересоваться моей личностью, – сказала она. – Личность бедной Перл вот-вот растает.

Она ловила кайф. Она все слышала, но почти не слушала. Ее разум был гладким и пушистым. Дети были в порядке. Животное на месте.

– А ты мне раньше не нравился, – сказала она весело. – Теперь мне почти все равно.

– Ты живешь, как во сне, – сказал он.

– Один раз я свалилась с лестницы, когда шла к обеду, – сказала Перл. – Правда. Сколько там ступенек, тридцать семь или… и я ничего не сломала.

– Если бы ты потерялась в метель, тебя бы, наверно, приютили волки.

Это продлилось недолго – цветение, кайф, полет. Она улыбнулась.

– Это великий дар – уметь выживать, – сказал Томас. – Я пытаюсь внушить детям, какой это важный дар. Мне бы хотелось думать, что если со мной что-то случится, дети справятся своими силами, и им не понадобится ложная опека…

– Забавная фраза, да – «если что случится»? Люди все время так говорят, правда же? Самые разные люди, словно это значит столько разного, а на деле только одно.

Перл взяла вилку-нож, лежавшую рядом с ее тарелкой, и воткнула в торт. Подняла кусочек торта к губам и аккуратно отправила в рот. Ощущение торта во рту поразило ее. Она развязно провела вилкой-ножом по губам. Кто только придумал весь этот этикет? Перл продолжила ковырять торт пальцами.

– Ты не плохой человек, – сказала Перл, словно сама себе, – ты любишь всех этих детей уже столько лет.

– Ну, если совсем честно, я не уверен, что это любовь. Это, несомненно, интерес. Дети всегда меня очаровывали. Энергия, формирующая их и движущая ими, не такая, как у нас.

В уме Перл зашевелились дети. Они поднимали головы.

– Но потом они растут, – говорил Томас. – Становятся узниками своих тел. Обретают свои лица. Это достойно сожаления.

– Что ж, – сказала Перл, – дети растут. Это то, чем они заняты. Это практически их единственное занятие.

– Да, да, – подхватил он.

Его лицо как будто растянулось вширь перед ней. На запястье ей брызнуло вино.

– Только в детстве жизнь дает тебе время лицезреть свою душу, которая бережет тебя, и ты видишь ее живой, в чистом виде, – сказал Томас. – Но, как ты сказала, дети растут. Они меняются. Эта метаморфоза неизбежна. Дети меняют свои знания на удобства взрослых, и все теряется в процессе. Все. Сама жизнь.

Пока он говорил, Перл смотрела, как двигаются его большие хищные руки. Все было видимостью. Все, что думал разум, что говорил язык и что чувствовало сердце. Она видела его, словно в мареве, в полусне.

– Здравомыслие сделало человека выродком в глазах природы, – сказал Томас.

Как ужасно он говорил – в своей вычурной, устрашающей манере. Она удивилась терпеливости и покорности детей и тому, как им удавалось избегать его влияния.

– Его поглощает дихотомия между антимиром и миром, который он вынужден переживать. В результате – смерть. Но эта дихотомия не неизбежна.

– Смерть не неизбежна? – сказала Перл.

– «Смерть» – жалкое слово. Всего лишь способ обращения к памяти, к общему опыту. Да, очень жалкое слово, как и «любовь».

Это слово выскользнуло у него изо рта, словно моллюск, сгусток лимфы.

– Ты не ставишь эксперименты на этих детях? – спросила Перл грозно. – Ничего такого?

Томас посмотрел на нее. Он скатал свою салфетку и медленно пропустил через кулак. Перл решила, что он с ней заигрывает. Она задрожала. Словно судороги прошли по всему телу.

– Перл, тебе надо прекратить считать меня каким-то безумным ученым.

– Ну а что ты тогда говоришь… То есть… тогда это просто слова, так получается? Пожалуйста, я не хочу больше говорить. Закажи еще бутылку вина, пожалуйста. Зачем ты столько говоришь? Эти бедные дети…

– Но ты спросила меня о детях. Им дана всяческая свобода. Их фантазии поощряются и уважаются. Среди них есть очень одаренные. Есть такие, кто обладает энциклопедическими знаниями. Но это неважно. Теперь это волнует меня гораздо меньше, чем когда-то. Детство – это сознательный мир, к тому же такой трансцендентальный. Возрастание сознательности – ключ ко всему. Это главная сила изменений, сила достаточно мощная, чтобы изменить примитивные структуры человеческих инстинктов и потребностей. Наблюдая этих детей в течение нескольких последних лет, я сделался увлеченным синергистом…