Тимур Максютов - Зеркальные числа [сборник litres]

– Жулькины последние препараты… – сказал Сеня Мишке, – из этого тигра… Ее три раза пичкали за полгода. А он был тут… И все наши теперь тоже… тут. Ванька самый младший был, да? Пять ему было… А еще какого- то младенца привозили в сентябре, я думал – увезли обратно, усыновил кто-нибудь…

Мишка, будто не слыша, стоял на коленях, глаза его были закрыты.

– Господи, любы неизреченная, помяни усопшия рабы Твоя, – вдруг тихо запел он чистым своим, хрустальным голосом. – Яко последнее ко вразумлению и покаянию знамение смерть даровал еси, Господи. При грозном блистании ея суета земная обнажается, страсти плотския и страдания утихают, непокоривый разум смиряется. Правда вечная отверзается…

– Мы здесь все умрем, – перед Сеней отверзлась правда, и ей приходилось смотреть в лицо. – С этого острова никого не выпускают…

– Никого, – эхом откликнулась от двери няня Линда. В руке у нее был наган директора Френча, она повела им, осматривая лабораторию и замерших детей. Когда ее взгляд упал на банки со спиртом, оружие задрожало, дыхание встало всхлипом.

– Ох, – сказала Линда. – Ох, господе Иисусе, права была Наташка…

И тут же собралась, опомнилась, снова поджала губы.

– Выходите, шагайте аккуратно и не вздумайте на меня прыгнуть, пристрелю…

В библиотеке было пусто, тихо, тепло. Вязаный Ленин валялся на полу, а Оксана, сидя в кресле, качала на коленке пухлую маленькую девочку со светлыми кудряшками.

– Вжж – полетела гондола, – говорила она, дергала коленкой и девочка хихикала.

– Агата, – сказала Линда. – Я ее так назвала. Это ее последней привезли, как раз перед тем, как решение было принято о… расформировании. У нас таких крошек не бывало никогда. Не смогла я ее отдать на заклание. Она чистая, чистая деточка, ее еще никакой дрянью не успели напичкать, как вас…

– И где вы ее… как вы?

– Унесла в суматохе и на чердаке прятала, – сказала Линда, дернув ртом. – Там есть тайная комната. Там и спрятана педальная гондола моего отца, на которой вы попробуете спастись в эту ночь. Все Новый Год празднуют с удвоенным рвением, раз Рождество запретили. Все пьют, причащаются Красных святцев. Может, и выберетесь из патрульной зоны до утра…

– А как вы… А вы? А откуда про комнату узнали?

– Она из рода Алонеусов, – подала голос Оксана. Малышка доверчиво прижалась к ее плечу – бледненькая была очень, столько недель без свежего воздуха. – Я еще в прошлом году книжку нашла, там портрет старый, няня Линда похожа очень.

– Да, я – Белинда Алонеус, – сказала Линда, распрямляясь, откидывая с лица волосы и делаясь очень внушительной. – Это мой дом, это мой остров. Шестнадцать поколений моих предков родились и умерли здесь… и, хорошенько подумав, я сделаю так же. Пойдемте, дети. Миша, сдвинь-ка вот этот стеллаж…

Через семьдесят четыре ступеньки они оказались в комнате на чердаке. Линда чиркнула спичкой, зажгла свечу, обвела зыбким светом небольшое пространство, половину которого занимала закрытая чехлом конструкция под потолком. Под нею стоял большой сундук с дырявой крышкой, вокруг – пустые бутылочки от молока.

Жульетта подняла одну, понюхала, сморщилась.

– Конечно, опаивать пришлось Агату, – пожала плечами Линда. – Или так, или Френч бы ее нашел. Я ж не знала, что у него совесть проснулась. Да и то как посмотреть – может это и не совесть, а умом он двинулся после того, что делать пришлось. Он же сюда науку двигать ехал из Оксфорда, а не газом отравленных в кабине гондолы детей потрошить…

– О чем это она? – спросила Оксана подозрительно.

– Тсс, потом тебе все расскажу, – прошептал Сеня, твердо зная, что никогда ей всего не расскажет.

Линда потянула вниз брезент. Гондола выглядела допотопно – каучук на сфере с газом весь растрескался, легкая деревянная рама с тремя сиденьями и педалями тоже доверия не внушала.

– А как же остальные? – спросил Сеня. – Друзья…

– Ваши друзья сидят внизу у камина, – сказала няня Линда, и голос ее был очень усталым. – Поют песни, пекут картошку. Борис на прошлой неделе стащил из кабинета Френча литровую бутылку шотландского виски, думает, что я не знаю. Так они будут пить аккуратнее и радоваться от того, как хитро меня обманули. Девочки морщатся, хихикают, но тоже пьют. Под елкой подарки… Думаешь, Сеня, кто-нибудь захочет сейчас узнать, что они обречены? Или променять последнюю ночь праздника и радостных надежд в домашнем уюте и тепле на полет сквозь метель над ледяным морем – в неизвестность?