Леонид Иванов - Леший

Когда вмиг протрезвевший ещё перед поездкой Фёдор притащил «скорую» в деревню, Петька уже заканчивал операцию. Владимиру Ивановичу оставалось только подтвердить, что парень выполнил всё не хуже опытного хирурга.

— Поздравляю, коллега! — сказал он Петьке и крепко пожал руку. — Боюсь, правда, этот случай из твоей медицинской практики останется тайной за семью замками, потому что в противном случае нам кучу бумаг извести придётся на разные там отписки и оправдания, и то потом не один год на разных совещаниях склонять по всем падежам будут, но ты сделал невозможное. В твоём активе — уже две спасённых жизни.

Наутро Фёдор утащил «скорую» на буксире до хорошей дороги, Владимир Иванович по распоряжению главного врача остался наблюдать за оперированной роженицей, а вернувшийся домой Фёдор напился. Теперь уже с горя.

— Я этому чинарику, — говорил он мужикам у магазина, — в жись не прощу. Мне в районе парня обещали, а этот недомерок хренов девку на свет вытащил. Убью недоделанного! Честно слово, мужики, не жить ему тут. Он мне вместо парня опять девку подсунул. Я уже спал и видел, как мы с сыном на рыбалку вместе ходить будем, на охоту, как я его на тракторе научу, а тут… Срамота одна! А более того, он, падина разэтакая, у моей бабы в п…е ковырялся. Вот скажи, Степан, что бы то со мной сделал, если я у твоей Дарьи ковырялся? Вот то-то и оно! Сразу бы порешил. А я этому шкалику простить должон?

— Дак это, он же врач, — робко пытался заступиться за парня Степан. — Им эть можно.

— Да какой он на хрен врач?! Фершал. Фер-шал! — по слогам выговорил Фёдор. — А ежели фершал, дак что можно каждой бабе между ног лазить? Нет, убью гадёныша!

А потом ходил по деревне с ружьём и искал Петьку. Искал и на другой день, и на третий. Может, чтобы спасибо за спасённых жену и дочку сказать, но Петька ему на глаза попадаться не торопился. Вот и сегодня, как только завидел, так сразу в проулок свернул и задами домой пробрался.

Посидел, обдумал ситуацию и теперь вот сочинял заявление, чтобы отправить его с Владимиром Ивановичем своему начальству.

Петька долго сидел над листком бумаги, ещё раз протёр стёкла очков и стал выводить своим почти неразборчивым для нормального человека, зато легко доступным людям с медицинским образованием, почерком:

«В просьбе моей прошу не отказать! Я готов продолжить работу на любом другом фельдшерско-акушерском пункте, самом удалённом от центра».

Петька поставил точку, аккуратно расписался и вывел дату. Вроде бы, всё правильно, хотя его ФАП считался в районе самым удалённым, и дальше ссылать было некуда.

Едва Петька закончил писать, отодвинул лист на край стола и начал искать конверт, пришёл Владимир Иванович.

— Сейчас я вам чайник поставлю, — засуетился Петька.

— Да не нужно ничего, Пётр. Меня там и накормили, и напоили. А тебе я ещё раз комплимент должен сказать: молодец! Ну, честное слово, талант! Золотые руки! — Сел за Петькин стол, вытянул ноги, прислонился спиной к стене. — Хорошо тут у вас. Благодать! А народ какой милый! Сердечный! А что ты тут пишешь?

Владимир Иванович подтянул к себе заявление, достал очки.

— Ты это чего?

— Да жить мне тут, Владимир Иванович, в этой благодати среди сердечных людей день-два осталось. Пока Фёдору под пьяную руку не попадусь. Застрелить он меня грозится.

И Петька кисло усмехнулся.

— Давай рассказывай по порядку.

— Да Фёдор, ну, муж роженицы, у магазина мужикам говорил, что меня обязательно пристрелит, потому что в районе ему гинеколог сына обещала, а получилась дочь.

Владимир Иванович расхохотался:

— Ну, а ты-то тут причём?

— Так вот как ему пьяному объяснишь? А ещё, — Петька сразу же залился краской, — за то, что я у его жены там, как он говорит, ковырялся.

— Ой, ну ты меня насмешил! Ой, насмешил! — хохотал Владимир Иванович. — Это что, у тебя шутка такая?

— Да какая шутка, когда я вот уже три дня ему на глаза боюсь попадаться. Мне продавец о том разговоре сразу же сказала, мол, надо Вам, Пётр Иваныч, поостеречься, Федька в пьяном-то виде дурак дураком становится. Как бы и вправду чего не вышло. Вот я и прячусь, как партизан в глубоком тылу. А вам ничего не говорил, чтобы и вас не расстраивать.

— Нет, ну, насмешил ты меня. Давно я так не смеялся. Это же прямо, как в анекдоте. Нет, если ты и впрямь отсюда бежать хочешь, я тебя к себе с удовольствием возьму. У меня Марина Павловна давно на пенсию просится, да всё заменить некем. Но какая тут благодать! И какие сердечные люди! А с мужиком этим, с Фёдором, я завтра утром поговорю. Он же меня до большой дороги повезёт. Вот я ему по пути и объясню всё. Так что не переживай, будешь ты жить. А заявление твоё отвезу. Отчего же не отвезти? Поговорю, может, и ко мне переведут.