Юрий Красавин - Полоса отчуждения

Орфография ее писем доставляла неизменное удовольствие внукам: нет, они не смеялись над бабушкой — просто наслаждались, читая: «купила три к. губероя» (то есть три куска рубероида) или «еслиф недобесся ческой небели товда пессней».

— У нас с бабушкой любовь на основе полной взаимности, — бодро заявляли внуки, но ни тот, ни другой не желали поступиться для нее и малой частицей своего квартирного удобства. Да и то сказать, комнаты, отведенные им, завалены книгами, чертежами, журналами, тут же чертежные доски, гитары, боксерские перчатки… У каждого по комнате, и все равно им тесно.

Когда она приезжала погостить, они в первый день слушали ее, по-своему забавлялись ею как игрушкой, а во второй уже не занимали их ни рассказы о мрачных происшествиях, случившихся неведомо где, ни Митряхи с Натолиями и взаимное их родство, ни похороны неведомо кого. На третий же день в ответ на бабушкины рассуждения о том о сем внуки выжидательно переглядывались, молчали, а то и вовсе норовили скрыться в своих апартаментах. Это означало, что они решили перетерпеть ее пребывание как непогоду.

В общем, можно было не сомневаться: в случае переселения она вошла бы в их семью как новая планета в Солнечную систему, и тогда быть бурям, катаклизмам и катастрофам.

Гости переобувались, переодевались, потрошили чемодан. Нина приноравливалась к зеркалу с краю, чтоб не уродовать свое отображение.

— А у нас ить тут такое происшествие случилось, Лень! — вспомнила мать, торопливо выходя, чтоб рассказать. — Старуха девяноста годов в колодце утонула!

— Да ну! — весело удивился сын, и они с Ниной переглянулись.

Мать не заметила этого.

— Ай-я-яй… Какое несчастье! Так уж и в колодце?

— Ей-богу! Она где-то вон там, за рекой жила. Вот пошла по воду, и нету. Ну, нету и нету старухи. Потом спохватились. Уж как у нее получилось, то ли сама мырнула, то ли поскользнулась да… то ли подтолкнул кто. Всяко говорят! Вытащили — а она и жива не была.

Увидев, что сын подставил руки под рукомойник и звякнул стержнем, мать заспешила:

— Воды-то там нет. Я сейчас, сейчас…

Принесла воды в дюралевом ковшике, Леонид Васильевич принял его, налил в рукомойник, потом присмотрелся внимательней — что за чудо? — ковшик стар и давно уже пришел в самое жалкое состояние: и помят, и поцарапан, и оброс непонятного происхождения лишаями, похожими на окалину, а главное, лишился рукоятки; вместо нее мать приделала новую, из толстой, тоже дюралевой проволоки, а для крепости и по соображениям большей красоты залепила эту ручку желтой оконной замазкой…

Леонид Васильевич, дивясь, покачал головой, как давеча у калитки, но ничего не сказал, повесил инвалида на гвоздь.

Мать поспешила с оправданием:

— Нету ковшиков-то в магазине! Как ни спрошу… А то приду — ковшик есть, да в кармане-то денег, глядишь, не взяла! Или уж истрясла все — нету!

Рукомойник тоже, между прочим, был примечателен: Леонид Васильевич мыл руки и размышлял о нем, и так решил, что некогда он переделан был из самовара местным умельцем. И как самовар начищался время от времени кирпичным порошком, так и рукомойник мать чистила один раз в год, а именно — к Пасхе, до сияния. Сейчас он смотрелся веселым, нарядным — Пасха-то была не так давно! — только очень уж помят был, словно им долго играли в футбол.

— Да вот стала чистить-то, — сказала мать, проходя мимо, — и протерла до дыры. А теперь ведь лудить да паять по дворам не ходят.

Верно, бок рукомойника был залеплен в одном месте той же замазкой, что и ковшик.

— И рукомойников нет в магазине?

— Дак и этот еще послужит.

— Конечно, что из него, стрелять, что ли! — сказал Леонид Васильевич и подмигнул все понимающей Нине. — О-хо-хо!

— А ты бы, родимый сыночек, купил матери-то в подарок рукомойник, — тихонько сказала Нина, подделываясь под тон свекрови.

— И не говори, подружка, — отозвался муж. — Нынче сыновья-то какие пошли: скупердяи да жмоты!

Нина с замечательной миной на лице — ни иронической улыбки, ни, избави бог, скептической или насмешливой гримасы! — окинула взглядом стол: картошка прямо на сковороде чугунной, макароны — тоже на сковородке, только алюминиевой и с ручкой; соль в фаянсовой солонке, огромной, в два кулака, вилки гнутые (а ведь есть у матери хорошие вилки — бережет!), соленые огурцы в селедочнице, кильки в томатном соусе прямо в баночке консервной.

Она стала распаковывать сумки, и на столе появились колбаса такая и сякая, сыр такой и сякой, ветчина с кореечкой, селедка в баночке, масло сливочное…