Кейтлин Моран - Стать Джоанной Морриган

Я вздыхаю и закуриваю сигарету.

Прошло два часа, наступили сумерки. Я сижу с Эмилией, которая выбыла из игры, когда Тони случайно заехал ракеткой ей по руке.

Ее рука покоится на пакете с замороженным горошком, мы снимаем ей боль неразбавленным джином – «MD 20/20» давно допито. Надо сказать, мы изрядно укушались. Это та теплая стадия опьянения, когда лица размыты, а разговор плавно перетекает с одного на другое.

Разговор у нас был интересный, на самые разные темы: марксизм, «Suede», «Шанель № 5», боязнь сойти с ума, «Guns N’ Roses», как родители любят ее больше всех, и как это неловко, и какое животное самое лучшее – мы сошлись на кентавре, – и полнят ли женщину бархатные пиджаки (да).

Эмили уделяет немало времени обсуждению моих статей в «D&ME», от которых она «фанатеет». Больше всего ей понравился мой обзор «The Breeders», где я написала, что у Ким Дил такие раздутые, непропорционально мускулистые лодыжки, как будто она «целыми днями катается на крошечном велосипедике по холмам».

– Это было так ржачно .

А потом, около девяти вечера, она выдает совершенно убийственное откровение. Доверительно наклонившись ко мне, она сообщает, что знает обо мне все. Рич ей рассказывал. Они с ним достаточно долго встречались, но недавно расстались. По сути, она его бросила, и он очень болезненно переживал их разрыв, но «мы до сих пор изредка трахаемся. Только это совсем ничего не значит. Понимаешь, что я хочу сказать?»

Что-то я не готова к такому повороту событий. В этот восхитительный вечер, в состоянии блаженного опьянения, я не готова принять столь внезапную экстренную доставку стыда и боли. У меня ощущение, что я расписалась за бандероль размером с лужайку у дома.

Сначала мне хочется плакать. Хочется убежать прочь. Убежать прочь – может быть, даже поджечь себе волосы, – и никогда больше не возвращаться.

Он по-прежнему любит эту Эмилию, с которой расстался, но до сих пор трахается, – и он притащил меня сюда, чтобы с ней познакомить? Разве так можно ?! Мое сердце разбито. Наверное, разбито. Но вот что забавно: больше всего меня злит, что он даже не предложил оплатить мой билет на электричку.

Я рассуждаю примерно так: «Я потратила почти пятьдесят фунтов, чтобы добраться сюда и познакомиться с девушкой, которая ему нравится больше, чем я. И еще я купила подарок его родителям. За такие деньги хотелось бы получить некие исключительные права, а не сюрприз в виде: «Джоанна, знакомься! Вот девушка, о которой я думаю, когда кончаю в тебя». Как-то все очень паршиво выходит».

– Но мы же не сердимся друг на друга, да? – говорит Эмилия, кажется, испугавшись моего выражения лица. – В смысле, он говорил, что ты спишь со всеми, не только с ним… и что у вас просто секс. Он говорил, что ты делаешь… всякие штуки… что ты…

– Сексуальная авантюристка? Да, я такая, – говорю я, спасая ее от неловкости. – Сексуальная авантюристка, искательница приключений. Практически Индиана Джонс от секса.

– Это так круто. Я тоже хочу быть такой, – говорит Эмилия. – Разнузданной сексуальной авантюристкой!

Мы чокаемся и пьем за разнузданных сексуальных авантюристок.

И в моем крошечном пьяном мозгу – мечущемся в отчаянной попытке спастись от стыда – рождается мысль, что мне делать, чтобы сохранить гордость.

Я докажу им обоим, что меня совершенно не задевает эта кошмарная, унизительная ситуация, о которой я даже не знала. Для этого я соблазню Эмилию. Это единственный способ справиться с ситуацией и сохранить свою ведущую роль: я соблазню девушку, которая нравится Ричу больше, чем я. В конце концов, после одиннадцати вечера все становятся чуточку бисексуальными.

Полминуты спустя я выясняю, что целоваться с девчонкой это странно и неожиданно очень приятно. Во всяком случае, с этой конкретной девчонкой. Она вся такая мягкая, с таким маленьким личиком, что кажется, ничего толком и не происходит. Это что-то игривое, нежное, теплое – как будто котята тычутся носом в мамин живот. И это круто. Кто же не любит котят? Я, например, очень люблю котят. Я продолжаю ее целовать.

Краем глаза я замечаю, что остальные прервали игру и наблюдают за нами.

Я слышу, как Тони говорит с явным одобрением:

– Она такая развратная .

Меня возбуждает, когда он так говорит.

«Да, это правда! – думаю я про себя. – Я очень развратная! Слушайте Тони. Он вам расскажет!»

Я целую Эмилию с удвоенным пылом. Глажу ее по лицу, запускаю руки ей в волосы. Я даю представление.