Мария Якунина - Восьмерка

В капсуле было пусто и тихо. Кровать застелена новым красным покрывалом. Ни Лизиных тетрадей, ни маленького цветочного венка, который мы как-то сплели в саду, ни самой Лизы.

Сережа сел на землю около капсулы:

– Я ведь даже с ней не попрощался.

Уверена, что это Смотритель все устроил: Лизина капсула стояла ровно напротив Риткиной. Моя скамейка немножко сдвинулась в сторону, и теперь я сидела между двух капсул, чтобы видеть обеих. Иногда они смешно одновременно переворачивались во сне или вдруг принимали одинаковые позы, или укладывались лицом друг к другу так, что издалека казалось, будто они спят нос к носу.

Но вообще было не очень-то до смеха. Ритку я совсем не знала и то немножко скучала по ней, а Лиза… Вот она была, прямо передо мной, живая и настоящая. А все-таки поговорить с ней было нельзя. И неизвестно, когда еще мне придется снова услышать ее наставления. И будет ли такое вообще?

– Все грустишь, Восьмерка?

Мы еще ни разу не говорили вот так со Смотрителем с тех пор, как он рассказал мне свою историю. Сейчас он сидел совсем близко, и я увидела маленькие морщинки около глаз, которые складывались в сеточку, когда Смотритель улыбался.

– Умирать страшно? – решилась я задать самый главный вопрос из тысячи тех, что крутились у меня в голове в последнее время.

Около глаз снова появилась сеточка:

– Не страшнее, чем рождаться. В общем-то, это одно и то же.

– Как это? – удивилась я.

– Вот ты сидишь здесь и печалишься, девочка. Смотришь на свою подругу, которая скоро Родится, и все думаешь – удастся ли вам когда-нибудь снова увидеться? И еще размышляешь, как это странно – только что она была рядом, а теперь уже нельзя поговорить с ней, посоветоваться. И даже по ее поучениям теперь скучаешь.

Мне иногда кажется, что Смотритель умеет читать мои мысли. Ну, или я все время говорю вслух, как тогда, когда этот Олег меня подслушал.

– А когда у человека умирает кто-то близкий, он точно так же горюет, приходит в памятное место, чтобы подумать о своем друге. И больше всего печалится от мысли, что в каком-то другом мире они могут больше не встретиться.

– А что такое «памятное место»? И как сделать так, чтобы этот человек обязательно еще встретил своего друга? Где он, этот другой мир?

– В том-то и дело, Восьмерка. Видишь, как все похоже. Здесь – там, рождение – смерть. Может быть, главное, что и нет его, никакого другого мира. Все устроено по одним законам.

– Вот и Лиза так говорила, – вздохнула я, глядя на подругу, «плывущую в капсуле», – что все устроено, как надо.

– Лиза – мудрая девочка, – с уважением отозвался Смотритель. – Некоторые не понимают этого, прожив всю жизнь. А она поняла, даже еще не Родившись.

– Я бы тоже хотела быть мудрой, – призналась я. – Чтобы всегда делать все сразу правильно.

– Это не мудрость, – улыбнулся Смотритель. – И кроме того, так жить неинтересно. Мудрость в том, чтобы совершать ошибки и учиться на них. Первому ты уже научилась, осталось освоить второе. А сразу только сказка сказывается.

И Смотритель как всегда молча поднялся и не спеша направился вглубь Сада. Правда, в этот раз он ненадолго вернулся:

– Рождаться и умирать немного страшно, но несложно. Самое трудное – жить. А памятное место – это там, где происходило что-то важное, плохое или хорошее, но заставившее тебя запомнить это мгновение. И в это место хочется приходить, чтобы привести мысли в порядок.

И он скрылся среди капсул.

Мне очень захотелось, чтобы у меня тоже было какое-то памятное место. Только где его взять? В моей капсуле ничего особо интересного не происходило. В Саду Появившихся я и так торчала все время. Беседка была местом Лизы и Сережи. Теперь он там сидел один целыми днями и все время читал. Без Лизки разговор у нас как-то не клеился, и я старалась поменьше показываться в Саду.

Конечно, оставалась еще полянка в лесу. Раньше я часто туда наведывалась, но после появления этого Олега, она перестала быть только моей. Правда, можно было найти другую, но ведь она бы уже не была памятным местом? А мне очень нужно было привести мысли в порядок, как говорил Смотритель.

Я все-таки отправилась в глубь сада – в конце концов, Олег сказал, что прибежал туда за мячом. Не прилетит же его мяч два раза в одно и то же место.

И кто там сидел на бревнышке и с задумчивым видом чертил что-то в тетради?

– Привет, Философ! – обрадовался он. – Чего не приходила?