Роман Зинзер - Марк, выходи!

Во дворе светило много фонарей, и я смог рассмотреть свои руки и ноги. Серебрянка толком не смылась, и я блестел как бирюльки на женской одежде. Как приду домой, надо будет сразу прыгать в ванну. Может, родаки и не заметят, а там, глядишь, и отмоюсь.

Я поднялся на этаж к Арсену и постучал в его дверь. Звонка у него еще не было, только провод торчал. Тишина. Я постучал еще раз. Нет, похоже, что у Арсена никого. Даже полы не скрипнули, а они во всех наших домах во дворе скрипят так, что сразу понятно, есть внутри кто живой или нет.

Я пошел домой. Настроение было плохое, и болела голова. Жирик помрет из-за меня. А Арсену не сегодня, так завтра тоже кранты от Костяна. Да уж. Ладно, сначала надо отмыться.

Ясный перец, мою серебрянку и красные глаза мама заметила и отругала меня. Сказала, что болтаюсь я непонятно где и с кем, а лучше бы дома книжки читал. Я ответил, что не понимаю, зачем их читать сейчас. В школе и прочитаю. Меня отправили в ванну, а сразу после нее спать. Спать я и сам хотел. Уже в кровати я тихо откашлялся и потрогал себе лоб. Никакой температуры не было, значит, это я от вонючей дымовухи только кашляю. Не хватало еще летом заболеть. А тем более в больницу попасть. Летом болеть нельзя.

Утром меня разбудила мама и позвала завтракать. Я умылся, причесался и сел за стол. Я люблю воскресенья, когда родаки дома. Можно съесть вкусные сырники или еще что-нибудь аппетитное. В рабочие дни мама сырники не готовит.

Мама сказала, что вечером мы должны пойти в гости к ее знакомой. В гости мне не хотелось: это всегда была ужасная тоска – просто сидеть, жевать и слушать бессмысленные разговоры взрослых. Отец у меня тоже походы в гости не любил. Он много работал, и на выходных больше всего ему хотелось побыть дома и хорошенько поспать. Но надо было идти в гости. Мама иногда устраивала нам с отцом такое веселье.

В дверь позвонили. Я побежал открывать. Я всегда у нас открываю дверь, потому что передвигаюсь быстрее мамы и отца. За дверью стояли Костян и еще пара старшаков с нашего двора.

– Выходи, – сказал Костян. – У шахмат.

Я закрыл дверь и стал обуваться.

– Я погуляю, – крикнул я маме.

Я с трудом завязал шнурки. Руки у меня дрожали, а сердце колотилось. Костян никогда за мной не заходил. Кто я такой, чтобы за мной старшие заходили? Я – малыш. Но Костян зашел. Значит, во дворе что-то серьезное. Я подумал, разулся и побежал к окну. Деревья напротив моего окна почти полностью заслоняли шахматные лавки во дворе, но там явно было полно пацанов.

Я подошел к телефону и позвонил домой Струковым. Никто не ответил. Значит, родители у Санька и Димана на работе, а сами они или гуляют, или куда-то ушли.

Я снова обулся и вышел во двор. Поджилки тряслись, но я храбрился и смело зашагал к шахматному столику в центре двора.

Там были все наши. И Санек, и Диман. Жирика не было. Я встал за Саньком и спросил его, где Жирик и что случилось.

– Потом расскажу. Жирик дома с сотрясением. Мама его так сказала. Скорую вызывали ему вчера.

Точно! Сотрясение. Как я и думал. Кранты Жирику. Надо будет ему хоть спасибо сказать, что меня из гаража спас. А то того и гляди помрет. Блин!

– Все тут? – спросил Костян.

Костик был бледный. Очень бледный. Губы у него были тонкие-тонкие, а лицо совсем худое и костлявое.

– Кто что знает? Говорите, а то всех перебью, – сказал Костян.

Пацаны вокруг зашептались.

Я пихнул Санька локтем в бок и спросил, что происходит. Санек повернулся ко мне. Вид у него был напуганный. Я никогда не видел Санька напуганным. Даже Костяна видел, а Санька нет.

– Рому избили, – сказал тихо Санек.

– Как?

– Железной трубой. Час назад. Из-за угла дома по башке.

– Да ты гонишь?

– Нет. Скорая его увезла. Менты приезжали, что-то даже записали.

– Он жив?

– Да, вроде бы. Но пацаны говорят, в коме. Или череп треснул. Короче, серьезно приложили.

– А кто?

– Вот это Костян и хочет узнать тут.

Сердце опять у меня заколотилось в ушах. Если сейчас кто-нибудь из малышей проболтается, что я их подговаривал побить Костяна, то мне крышка. Быстрая крышка. Костян сразу смекнет, что это я его брата трубой отходил, и прибьет меня. Даже разбираться не станет. Костян никогда не разбирается. Кому я говорил про мой план с Арсеном против Костяна-то? Саньку говорил, Жирику говорил. Диман тоже знает. Трое. Да, больше никому не успел. Хоть бы пацаны промолчали. Тогда меня пронесет. И Арсена пронесет. Пацаны промолчали.

– Да туземец это! Этот… как его? Арсен, – сказал Таксист.